Поэма
ТОРЖЕСТВО ДИАЛЕКТИКИ
( ПОЭМА)
окончание
+ + +
Быленкова печатали все меньше
Почета знак ? И с этим был обвал.
Но почему ? ведь Арвид Яныч Пельше
Сам лично первым руку подавал.
Какая, впрочем, разница… Быленков
Нашел вдруг адрес той, гаванской Ленки.
За тридцать было ей уже. Она
Вдруг оказалось, что разведена.
Всё - только всё. Нет ничего, что не всё,
О том и волк, и ворон во трубу.
А -значит, кандидат наук Каневский,
Который стукнул, просто ни бубу
Ни в Гегеле, ни в Гераклите, длже
И в стуке, не вполне разумевал…
Ах, эти нео-, не понять, когда же
Научат их рассчитывать банал,
Ах, эти нео-, тра-та-та-та-та-та,
Тра-та-та-та-, тра-та-та, тра-та-та,
Тра-та-та-та-, та-та-та-шли солдаты,
Солдаты шли тро-та-та-аты-баты
Шла рать, ее не описать пером,
Шла рота-рать, гудели самолеты,
Шла на Берлин, гудел аэродром,
Огромный гром ходил почти как кто-то,
Огромный гром ходил, огромный гром.
Гроба-труба, огромный гром ходил он,
Как ночь, как ностратические сны,
Ходила с ним большая крокодила
В туманах эротической весны.
Быленков начал пить, он пил подолгу,
Сначала с ней, потом уже один.
Он говорил, что мог бы выпить Волгу,
Что приходил в цилиндре господин.
Какие-то и вправду появлялись,
Какие-то и дамы вместе с ни…
Он говорил – так мысли в нем ковались,
Он говорил – не обращайте вни…
Что,… мания, да, мания… Ямал все…
Таймыр, Каракорум, привет ветрам…
Потом она исчезла. Он сломался.
Утрами не вставал. Но вечервм
Куда-то шел. Под утро подымался
По лестнице и пел парамбарам.
Потом опять – о Волге Поднебесья,
Сверхразуме, Свехродине, Сверх-Ра…
Москва, Москва, кого из равновесья
Не выведут слуги Адонира…
Он чуял запах их секретагога…
- Официант, быстрее, ради Бога!
Он заказал еще
- Не будет много ? –
Cпросил милиционер сквозь мглу и дыи.
Он стукнул кулпком. И треснул строго
От черепа до Гога и Магога
Казах, сидевший прямо перед ним.
+ + +
Как поутру он оказался в парке,
Быленков в целом плохо понимал.
Какая, впрочем, разница ? Есть Парки.
Они ведут. В их власти стар и мал.
Да, кажется, он гдето в отделенье
Провел всю ночь и половину дня…
Все ктото все писал по заявленью…
Длиннотами опреленеье для
Отчета лня почти как для продажи
Спросил Быленков суть, в ответ «Покажем»
Прыщавый капитанчик-новичок
Раз десять повторил… Ну, на века же…
Одно и то же… Видно, сам торчок.
И вот газон. Скамейка. Рядом Ленин,
На протяженьи многих поколений
Всех парков неизменная родня.
Быленков опустился на скамейку.
Играли дети. Свет играл в листве
Играло ЦСКА. А ну, посмей-ка
Понять, что заиграло в голове.
Ну да, бумагу справят. Ерунда то.
Я сам пишу по кафедре мандаты.
«А вот что Ленин ? Да, конечно, впрок
И мне всего себя под ним очистить»……
Взгдяд со скамьи касалмя прямо ног.
Глазам зачем-то кажущимся в твисте
(« я все ж вчера…») Да, было. Все подвох…
И ахивздохи, ахивхохи, охи,
И мутен взгляд, и неопределен итог..
Плыл дальше в Революцию. Как мог.
Все целиком и в целом. Против лени.
Все комсомол. Попробуй, зацени!
Есть истина одна. Она есть Ленин
Да, только Ленин. Ленин. Только Ленин..
Да, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин и
Еще раз Ленин.
Плавали лини
В прудах, в старинном парке, где Быленков
Уже опять продумывал нетленку,
В нем пребывающую искони.
И вот тогда ему старик явился
Не старец, нет, бкз всякой бороды,
С портфельчиком старик, из тех, кто брился,
Одеколонился, в карманах рылся,
От ЖЭКа и Мосгаза ждал беды…
Кагор-Тагор-старик-Рабиндрады.
Старик парил над всем, он воспарился,
Он как бы полетел, достал очки,
Был весел, словно мир бурдой накрылся,
Страдаете ? И так уж все в клочки ?
Лини в пруду пускали колпачки.
Молчал Быленков. Сумрачен и светел,
Он ввысь глядел, и спрашивал, и не…
Что делать мне ? На этом самом свете
Все, все не так. Все совершенно не…
- Все лишь язык Ему старик ответил.
И был как нет. Он весь исчез. Вполне.
Быленков встал. Он вдруг, внезапно понял,
Что совершеннго безразлично всё –
Что есть старик, и что он сам, что кони,
Львы, крокодилы, ежики, Басё,
Шекспир, Спиноза, Кукрыниксы, Кони…
И Ленин с Марксом ? Здесь он пальцы сжал,
Как бы грозид ему махай- кинжал
Правитель мира Шахназар в законе.
И он сказал, и он себе сказад:
«Там разберутся. Чемодан, вокзал…»
Три дня потом бродил он по вокзалам,
И,кажется, сей узел развязал он.
+ + +
Он понял все. Материя нетленна.
Но в то же время и обречена.
Есть рок. Да, тепловая смерть Вселенной.
Она неодолима и темна.
Но вечно вместе с миром и мышленье
Вне нас и не зависимо от нас,
Как и сама материя. И час
Когда оно есть в нас как васиздас
Есть часть того же самого явленья
Но не собаки павловской слюна.
Мышленье есть спасение от тленья,
Извечнопреисподнее воленье
Огня, в котором новым поколеньям
Призвание и вечное веленье
И коммунизма цель обретена.
У человечества одна задача.
Огонь воззвать на тепловую смерть,
Материю спасти, но смерть впридачу
Свою обресть, как труп судмедэксперт…
Вот почему был Александр Матросов.
Вот почему Гастелло, например,
Вот речь, какую должен речь философ
В марксистско-ленинском СССР.
Да, вечный лед. Точнее, был бы вечным,
Когда бы… Да не будет вечным он,
Пусть даже Путь погаснет в небе Млечный,
Все путы разорвет Лаокоон.
На спуск нажмут последние живые
И сверхнадтермоядерная мгла –
Горячая, родимая смола-
Растопит льды до истины, до тла,
Да, дальше нас, вот тех, дюдей, не будет
В них - в нас - мир ся взнесет, а не осудит,
В них – в нас- вот так – была да не была…
И все опять начнется, и впервые
От льдов и до бактерий тигры, львы и
Живые, неживые, вновь живые
Пускай трехглавоногошаровые,
Но также доразвившиеся выей
До мыслящего мозга, до врача
Всего и вся, до Ленина - иного,
Пусть и трехглавосветозвукового,
Но все такого же вечно живого–
Как был Ильич, второго Ильича!
И третьего, четвертого, вот так и –
До безконечности - вперед, в атаку!
Вперед, мой друго, пора, мой друг, пора.
Мы все должны убить себя лишь это
Спасает обреченную планету.
И не одну - а все ея ветра..
Он понял все; и тайну поколений,
И для чего вообще родился Ленин,
И почему на Волге вырос Ленин.
Ведь Волга это Ра, и вырос Ленин.
Как Брахман-Ум, на вечном бреге Ра.
- Итак, я разгадал загадку круга.
Запомнить надо этот день и час.
Я разгадал ее. Да, зря подруга
Сбежала. Мы б отметили сейчас.
+ + +
На Старой было сказано; «Да, грозно.
Похоже, так и есть, коли серьезно
По Марксу и по Ленину. Но как
Мы объясним народу этот факт ?
Владлен Васильевич, Вам отдохнуть бы.
При этом Вы поменьше бы на грудь бы
Себе грузили. Знаете же, судьбы
Всех гениев трагичны как-никак.»
Когда ушел Быленков, и за дверью
Шаги умолкли, как в веках поверье,
Промолвил кочегару кочегар;
- Безмерный ум. Но что же делать с этим,
Коли буквально ? Значит, вправду, в нети?
И перегар вот этот, перегар…
Звоните Патриарху. Так надежней.
Без этой муки выспреннеподкожной…
- А как же Ленин? Знамя? На покой ?
= Там разберемся.
И махнул рукой.
+ + +
Волна. Волна и мир. Война и море.
Пицунда. Осень. Чайки. Горы. Горе.
Есть водка, но не много. Ресторан.
Горчит на рынке купленный катран.
Зачем и почему земля Кавказа
Так русского влечет всегда и сразу ?
Огонь внизу и лед вверху ? Руда
И вас, и нас ? Грядущая беда ?
За тем же самым немцы шли сюла.
Еще один здесь из гипербореев.
Гареев? Мартобреев ? Просто Дреев?
Ну да, коллега… Это значит, что
Вокруг его вращается пальто.
Вокруг волна и мор, война и море.
Сухуми. Гагры. Сочи. Вор на воре
А вот и ворон. С гор. Не верь. Мара.
Владлен Васильевич, домой пора.
+ + +
Быленков часто думал о Берлине.
О том, как наступали мы тогда.
О смертном бое, о крови и глине,
О том, как над Катюшами звезда
Всходила окончательной победы.,
И в трубку Жуков материл все беды,
И в небе общем восходили Веды,
Не исчезающие никогда.
Все круг. Все вечность.
Воздух и вода.
+ + +
Садовый нож давно лежал в прихожей.
Садовый нож лавно лежал в прихожей.
Садовый нож давно лежал в прихожей.
Садовый нож лежал, как помнил, схожий
С охотнчьим. Обтянутая кожей,
Его, как помнил, рукоять была.
Ну, где же нож, ну, что же за дела ? …
Вот он, похоже, этот нож, он тоже…
Вот он, похоже, этот нож, он тоже…
Вот он, похоже, этот нож, о Боже…
Нет, Бога нет, есть мыслящая мгла.
Мозг Ленина и все его дела.
И, еслю мыслю я, огонь и знамя,
То я умру, а мысленное пламя
Повсюду раздвоится зеркалами,
И вновь родит все те же зеркала –
Была ли мгла, была ли… не была.
- Огонь ! - он крикнул.
Словно по Берлину
Из всех Катюш палил неопалимо.
И ниже кадыка кроваво-длинно
Он полоснул небесные тела.
Потом он дверь открыл и тихо вышел
На лестницу. Хотел подняться выше,
Но не сумел, и рухнул на этаж.
И полыхнул этаж. Огнем этаж.
В огне этаж, Огнем этаж. Этаж
Этаж и нож, этаж и нож, этаж и
Вот этот нож, и пламя мглы, и даже
Старинный, тайный просиял монтаж.
Пылал этаж, был ал, пылал этаж…
Взвивался к небу огненный винтаж.
Откуда изошла тогда сия весть
Каких подземных, огненных сиятельств
Измерила, изнурила восток?
О том уже не ведомо поэту.
И только тихо траурница гдето
С цветка перелетала на цветок.
+ + +
Влажлен Быленков умер. Смерть его же
Не изменила в м ире ничесоже.
Все было, есть и будет как всегда.
ОгоньРуда. Руда-Огонь. Руда.
Посмертная Звезда. Герой Труда.
+ + +
Теки, теки, река Гипотенуза
Подземного, Небесного Союза.
Извечного Советского Союза
Ты - главная, ты - вечная река.
И вместе с ней теки, моя строка.
2016
( ПОЭМА)
окончание
+ + +
Быленкова печатали все меньше
Почета знак ? И с этим был обвал.
Но почему ? ведь Арвид Яныч Пельше
Сам лично первым руку подавал.
Какая, впрочем, разница… Быленков
Нашел вдруг адрес той, гаванской Ленки.
За тридцать было ей уже. Она
Вдруг оказалось, что разведена.
Всё - только всё. Нет ничего, что не всё,
О том и волк, и ворон во трубу.
А -значит, кандидат наук Каневский,
Который стукнул, просто ни бубу
Ни в Гегеле, ни в Гераклите, длже
И в стуке, не вполне разумевал…
Ах, эти нео-, не понять, когда же
Научат их рассчитывать банал,
Ах, эти нео-, тра-та-та-та-та-та,
Тра-та-та-та-, тра-та-та, тра-та-та,
Тра-та-та-та-, та-та-та-шли солдаты,
Солдаты шли тро-та-та-аты-баты
Шла рать, ее не описать пером,
Шла рота-рать, гудели самолеты,
Шла на Берлин, гудел аэродром,
Огромный гром ходил почти как кто-то,
Огромный гром ходил, огромный гром.
Гроба-труба, огромный гром ходил он,
Как ночь, как ностратические сны,
Ходила с ним большая крокодила
В туманах эротической весны.
Быленков начал пить, он пил подолгу,
Сначала с ней, потом уже один.
Он говорил, что мог бы выпить Волгу,
Что приходил в цилиндре господин.
Какие-то и вправду появлялись,
Какие-то и дамы вместе с ни…
Он говорил – так мысли в нем ковались,
Он говорил – не обращайте вни…
Что,… мания, да, мания… Ямал все…
Таймыр, Каракорум, привет ветрам…
Потом она исчезла. Он сломался.
Утрами не вставал. Но вечервм
Куда-то шел. Под утро подымался
По лестнице и пел парамбарам.
Потом опять – о Волге Поднебесья,
Сверхразуме, Свехродине, Сверх-Ра…
Москва, Москва, кого из равновесья
Не выведут слуги Адонира…
Он чуял запах их секретагога…
- Официант, быстрее, ради Бога!
Он заказал еще
- Не будет много ? –
Cпросил милиционер сквозь мглу и дыи.
Он стукнул кулпком. И треснул строго
От черепа до Гога и Магога
Казах, сидевший прямо перед ним.
+ + +
Как поутру он оказался в парке,
Быленков в целом плохо понимал.
Какая, впрочем, разница ? Есть Парки.
Они ведут. В их власти стар и мал.
Да, кажется, он гдето в отделенье
Провел всю ночь и половину дня…
Все ктото все писал по заявленью…
Длиннотами опреленеье для
Отчета лня почти как для продажи
Спросил Быленков суть, в ответ «Покажем»
Прыщавый капитанчик-новичок
Раз десять повторил… Ну, на века же…
Одно и то же… Видно, сам торчок.
И вот газон. Скамейка. Рядом Ленин,
На протяженьи многих поколений
Всех парков неизменная родня.
Быленков опустился на скамейку.
Играли дети. Свет играл в листве
Играло ЦСКА. А ну, посмей-ка
Понять, что заиграло в голове.
Ну да, бумагу справят. Ерунда то.
Я сам пишу по кафедре мандаты.
«А вот что Ленин ? Да, конечно, впрок
И мне всего себя под ним очистить»……
Взгдяд со скамьи касалмя прямо ног.
Глазам зачем-то кажущимся в твисте
(« я все ж вчера…») Да, было. Все подвох…
И ахивздохи, ахивхохи, охи,
И мутен взгляд, и неопределен итог..
Плыл дальше в Революцию. Как мог.
Все целиком и в целом. Против лени.
Все комсомол. Попробуй, зацени!
Есть истина одна. Она есть Ленин
Да, только Ленин. Ленин. Только Ленин..
Да, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин и
Еще раз Ленин.
Плавали лини
В прудах, в старинном парке, где Быленков
Уже опять продумывал нетленку,
В нем пребывающую искони.
И вот тогда ему старик явился
Не старец, нет, бкз всякой бороды,
С портфельчиком старик, из тех, кто брился,
Одеколонился, в карманах рылся,
От ЖЭКа и Мосгаза ждал беды…
Кагор-Тагор-старик-Рабиндрады.
Старик парил над всем, он воспарился,
Он как бы полетел, достал очки,
Был весел, словно мир бурдой накрылся,
Страдаете ? И так уж все в клочки ?
Лини в пруду пускали колпачки.
Молчал Быленков. Сумрачен и светел,
Он ввысь глядел, и спрашивал, и не…
Что делать мне ? На этом самом свете
Все, все не так. Все совершенно не…
- Все лишь язык Ему старик ответил.
И был как нет. Он весь исчез. Вполне.
Быленков встал. Он вдруг, внезапно понял,
Что совершеннго безразлично всё –
Что есть старик, и что он сам, что кони,
Львы, крокодилы, ежики, Басё,
Шекспир, Спиноза, Кукрыниксы, Кони…
И Ленин с Марксом ? Здесь он пальцы сжал,
Как бы грозид ему махай- кинжал
Правитель мира Шахназар в законе.
И он сказал, и он себе сказад:
«Там разберутся. Чемодан, вокзал…»
Три дня потом бродил он по вокзалам,
И,кажется, сей узел развязал он.
+ + +
Он понял все. Материя нетленна.
Но в то же время и обречена.
Есть рок. Да, тепловая смерть Вселенной.
Она неодолима и темна.
Но вечно вместе с миром и мышленье
Вне нас и не зависимо от нас,
Как и сама материя. И час
Когда оно есть в нас как васиздас
Есть часть того же самого явленья
Но не собаки павловской слюна.
Мышленье есть спасение от тленья,
Извечнопреисподнее воленье
Огня, в котором новым поколеньям
Призвание и вечное веленье
И коммунизма цель обретена.
У человечества одна задача.
Огонь воззвать на тепловую смерть,
Материю спасти, но смерть впридачу
Свою обресть, как труп судмедэксперт…
Вот почему был Александр Матросов.
Вот почему Гастелло, например,
Вот речь, какую должен речь философ
В марксистско-ленинском СССР.
Да, вечный лед. Точнее, был бы вечным,
Когда бы… Да не будет вечным он,
Пусть даже Путь погаснет в небе Млечный,
Все путы разорвет Лаокоон.
На спуск нажмут последние живые
И сверхнадтермоядерная мгла –
Горячая, родимая смола-
Растопит льды до истины, до тла,
Да, дальше нас, вот тех, дюдей, не будет
В них - в нас - мир ся взнесет, а не осудит,
В них – в нас- вот так – была да не была…
И все опять начнется, и впервые
От льдов и до бактерий тигры, львы и
Живые, неживые, вновь живые
Пускай трехглавоногошаровые,
Но также доразвившиеся выей
До мыслящего мозга, до врача
Всего и вся, до Ленина - иного,
Пусть и трехглавосветозвукового,
Но все такого же вечно живого–
Как был Ильич, второго Ильича!
И третьего, четвертого, вот так и –
До безконечности - вперед, в атаку!
Вперед, мой друго, пора, мой друг, пора.
Мы все должны убить себя лишь это
Спасает обреченную планету.
И не одну - а все ея ветра..
Он понял все; и тайну поколений,
И для чего вообще родился Ленин,
И почему на Волге вырос Ленин.
Ведь Волга это Ра, и вырос Ленин.
Как Брахман-Ум, на вечном бреге Ра.
- Итак, я разгадал загадку круга.
Запомнить надо этот день и час.
Я разгадал ее. Да, зря подруга
Сбежала. Мы б отметили сейчас.
+ + +
На Старой было сказано; «Да, грозно.
Похоже, так и есть, коли серьезно
По Марксу и по Ленину. Но как
Мы объясним народу этот факт ?
Владлен Васильевич, Вам отдохнуть бы.
При этом Вы поменьше бы на грудь бы
Себе грузили. Знаете же, судьбы
Всех гениев трагичны как-никак.»
Когда ушел Быленков, и за дверью
Шаги умолкли, как в веках поверье,
Промолвил кочегару кочегар;
- Безмерный ум. Но что же делать с этим,
Коли буквально ? Значит, вправду, в нети?
И перегар вот этот, перегар…
Звоните Патриарху. Так надежней.
Без этой муки выспреннеподкожной…
- А как же Ленин? Знамя? На покой ?
= Там разберемся.
И махнул рукой.
+ + +
Волна. Волна и мир. Война и море.
Пицунда. Осень. Чайки. Горы. Горе.
Есть водка, но не много. Ресторан.
Горчит на рынке купленный катран.
Зачем и почему земля Кавказа
Так русского влечет всегда и сразу ?
Огонь внизу и лед вверху ? Руда
И вас, и нас ? Грядущая беда ?
За тем же самым немцы шли сюла.
Еще один здесь из гипербореев.
Гареев? Мартобреев ? Просто Дреев?
Ну да, коллега… Это значит, что
Вокруг его вращается пальто.
Вокруг волна и мор, война и море.
Сухуми. Гагры. Сочи. Вор на воре
А вот и ворон. С гор. Не верь. Мара.
Владлен Васильевич, домой пора.
+ + +
Быленков часто думал о Берлине.
О том, как наступали мы тогда.
О смертном бое, о крови и глине,
О том, как над Катюшами звезда
Всходила окончательной победы.,
И в трубку Жуков материл все беды,
И в небе общем восходили Веды,
Не исчезающие никогда.
Все круг. Все вечность.
Воздух и вода.
+ + +
Садовый нож давно лежал в прихожей.
Садовый нож лавно лежал в прихожей.
Садовый нож давно лежал в прихожей.
Садовый нож лежал, как помнил, схожий
С охотнчьим. Обтянутая кожей,
Его, как помнил, рукоять была.
Ну, где же нож, ну, что же за дела ? …
Вот он, похоже, этот нож, он тоже…
Вот он, похоже, этот нож, он тоже…
Вот он, похоже, этот нож, о Боже…
Нет, Бога нет, есть мыслящая мгла.
Мозг Ленина и все его дела.
И, еслю мыслю я, огонь и знамя,
То я умру, а мысленное пламя
Повсюду раздвоится зеркалами,
И вновь родит все те же зеркала –
Была ли мгла, была ли… не была.
- Огонь ! - он крикнул.
Словно по Берлину
Из всех Катюш палил неопалимо.
И ниже кадыка кроваво-длинно
Он полоснул небесные тела.
Потом он дверь открыл и тихо вышел
На лестницу. Хотел подняться выше,
Но не сумел, и рухнул на этаж.
И полыхнул этаж. Огнем этаж.
В огне этаж, Огнем этаж. Этаж
Этаж и нож, этаж и нож, этаж и
Вот этот нож, и пламя мглы, и даже
Старинный, тайный просиял монтаж.
Пылал этаж, был ал, пылал этаж…
Взвивался к небу огненный винтаж.
Откуда изошла тогда сия весть
Каких подземных, огненных сиятельств
Измерила, изнурила восток?
О том уже не ведомо поэту.
И только тихо траурница гдето
С цветка перелетала на цветок.
+ + +
Влажлен Быленков умер. Смерть его же
Не изменила в м ире ничесоже.
Все было, есть и будет как всегда.
ОгоньРуда. Руда-Огонь. Руда.
Посмертная Звезда. Герой Труда.
+ + +
Теки, теки, река Гипотенуза
Подземного, Небесного Союза.
Извечного Советского Союза
Ты - главная, ты - вечная река.
И вместе с ней теки, моя строка.
2016
Поэма
ТОРЖЕСТВО ДИАЛЕКТИКИ
ПОЭМА
Спросите хоть у старого эвенка,
Хоть у младой китаянки Ван-Ван,
Кем ьыл Владлен Васильнвч Быленков –
Молчанье птиц ответом будет вам.
Оно всегда вступает, обрывая
Речь позапредыдущего огня
Когда как ткань сияет огневая
Оборванного огненного дня
Да, Котлован, да, Колывань вполземья,
Да, Чевенгур, да, нерушимый Че,
Порукой будет солнечное семя
Саян-синицы на Сиян- плече.
Но точных слов не будет ни сегодня,
Ни завтра, ни в иные времена.
Сесть у Кремля и выйти вверх на Сходне…
И что ? Одна, огромная страна.
Одна на всех. На вся. Лесные дали
Страна. Струна. Немыслимый Союз.
Флот Океанский. Ордена, медали,
И двести гроз, и с ними двести-груз
Другой такой никто не ведал грозды.
В которой жизнь и смерть едины влет
Мы звездами вздвигалися на звезды
Крестами погружалися нод лед
Страна всех нас. Извечно обрученных
На все оставшиеся времена.
Мечтателей, читателей,ученых
Всех обреченных страшная страна.
+ + +
Про что я здесь ? Про четырех хозяек?
Про их не мне протягутый ранет ?
Ах как я так ? Я ль зарюсь на глаза их,
Враг Пастернака, Клюева адепт.
Скажи, поэт, о чем крутится ветер,
Как даже Пушкин некогда смолчал,
О чем все есть и нет чего на свете,
Для ветра все - овраг, а не причал
А там, в овраге, будь хоть частью лисом
Хоть почвой роз, хоть слушателем гроз.
«Езерский» потому и недописан,
Что в нем «Зачем» неправилен вопрос.
Не сметь себя ни помнить, ни касаться,
Ни с чем остаться, выжить ни за чем,
Не чувствовать, не жить, не прилепляться.
Быть только дудкой. Более – ничем.
+ + +
Но все, что нам несут и слух, и зренье,
Все то, что мы историей зрвем,
Есть лишь безчисленное повторенье
Безсмысленно летящего в проем
Медлу созданием и мирозданьем,
Меж вечностью и веком, меж судеб,
Судебных дел и судных заседаний
Пробелов, проблесков, побед и бед.
А потому и не ищи, читатель,
Кто здесь есть кто, а кто туман-оглы.
Случайны совпаденья. Век – предстатель.
Все прочее – заборы и углы.
= + +
Кем был Быленков ? Не был он рабочим
Он даже не крестьянствовал, и не
Был посылаем ясно и не очень
В ближайший космос на стальном коне.
Он философствовал, что было, впрочем,
Отделам кадров ясно не вполне.
Он философствовал во времена те,
Когда лишь мыслью меряли страну,
А мысль страною меряли. В гранате,
В граните, в гроб кидая старину.
Кидали все. Кидали всех. Килали…
Но, с колоколен брошенные в грязь
Летели ввысь и озаряли дали –
Летим! - кричали - долбаный карась!
Да, было философствовать опасно –
Не страха ради не сносить главы.
Нет, смысл в смешеньи был и всех и нас, но
Ни всех, ни нас уж нет в черте Москвы.
Быленков был. Он вправду был философ.
Но не из тех, кто волею Кремля
Не вызывал вопросов у матросов
Отправленного в вечность корабля
Два корабля на самом деле было,
Один из них ущел на волю волн
Второго , тонущего, в небо взмыла
Небесная бизань, и с нею всплыло
Земное на небесный произвол..
Быленков не был среди тех, ни этих.
Он от старин был долог и далек
Чему порукой было имя. Нети
Таких имен несли и клик и клек
И клеммы клятв всех, кто за кдек полег.
Он был из новых, полупролетарцев,
Хотя отец, писатель детских книг
По матушке носил фамидью . Старцев,
А те происходили из расстриг.
Но поп-расстрига – он не поп, распоп он
В нем совершился к новой жизни сдвиг
Без кумача и без креста лег в гроб он,
Как, например, крестьянин-трудовие,
И это не считали за крамолу
Ни для учебы, ни для комсомола.
Потом пробил неотвратимый час.
Будил народы Молотова глас..
Владлен, смотав на берегах Перервы
Кружки, вращалки, блесны, в сорок первом
Обнял отца и вышел под свинец.
Как под венец он шел, как под венец.
+ + +
Он возвращался, предъявляя орден
И партбилет, и волю мылить морды
Тем, кто по справке отсиделся здесь…
Но и не только…
Музыку и спесь…
Спесь тайной воли…
Вагнер, Шуберт, Гегедь…
Да, да, и сумрачный германский гений
Его коснул, как ясеня дисток.
Дух Геттингена. Ветер и потов.
+ + +
Владлен Быленков в Университете
Уча по грекам греков, жил, как ветер,
Как лист, вольнее вольного певца
Четыре, три послевоенных года
Дышали вправду воздухом свободы,
Хоть кто-то скажет, что не до конца.
Но до конца не надо. Все мы помним,
Чем Александр закончил, прежле Комнин,
Чем Кеннеди, чем всякий, имый стать,
Дозволивый на всяко дозволять
Свобола - это музыка и слово,
Любовь и смерть, сеть, полная улова\
Грибы и травы, Моцарт и Гомер,
Не к власти путь, не бегство от былого,
Не смена вех, не перемены вер.
К тому же расхождений с диаматом
Быленков не искал. Аристократом
Себя не числил он. А дивных роз
Религии не принимал всерьез.
Не то, что против был. Но явь забвений
Ему сокрыла навь Богоявлений
В порядке слов здесь двойственны черты.
А смысл, читатель, выбираешь ты.
.
«Могучий некрещеный позвоночник».=
Писал поэт. Быленкову источник
Не Библия была, но Гераклит
И Энгельс, с ним единсущно слит.
Да, годы щди, и годы неспроста те =
Он позже сомневался в диамате,
Считая в нем деления некстати
Одной двух материализмов стати..
Он видел круг миров, где нет конца,
Нет цели, нет начала вечных звений.
Он сам был там, и так его же гений
Ему его не открывал лица.
Лицо всегда до времени сокрыто,
А время есть сокрытое лицо
Имен, времен, Тартарии и Крита
В немых глазах грузинки Мацацо.
Так! Сколько глаз после войны на рынке
Центральном промелькало в те года…
Быленкова окликнул кто-то «Сынку!»
Он обернулся. Никого. Звезда
Сияет красная на переходе
В метропровод. И никого. Народ
Бежит-снует о тридевятом годе.
О Перекопском взятии поет.
Быленков улыбнулся. Этот оклик
Он слышал в детстве. Это был отец ?
Нет, не отец. Кто ?
Пустельга, дымок ли
Над озером, где город Повенец.
+ + +
Иначе ль, так… Бежади дети, даты.
Светился Кремль, и рядом ГУМ-кристалл…
Быленков стал звездою диамата,
Сам не заметив, как он ею стал.
А дальще площвдь Старая темнела,
Решали там. Но кто-то иногда,
Бровь приподняв и как-то так несмело
И вяло толк сбивал вопросом «Да?»
+ + +
Читатель, не о том сия поэма.
Здесь не Павленков и не ЖЗЛ.
Былекнов не намек, Быленков – тема
О том, как мира ум восстать посмел
Сам на себя, насилья мир разрушив\
До основанья, а затем…. Зачем ?
Нам не дано предугадать, а души
Суть дань совсем не этим и не тем.
+ + +
Гавана. Фестиваль. Фидель. Быленков
С флажеом СССР. Он чуть поддат.
С ним рядом русская студентка Ленка,
Кубинская студентка Каридад
С кем быть ему ? С обеми, конечно…
Причем, немедленно и вне времен!
Люблвь – огонь, , огонь пребудет вечно.
Самой материи есть свойство он.
А у материи конца ль, начала
Нет. Здесь он это понял. У причала
Они стоят. Их переукачало –
Елену, Каридад, Владлена. Сон…
Сон наяву, в дадонях махаон
Так! Ксть любовь - огонь по Гераклиту,
Он обоюдоостр, и он – война.
В нем смертные и боги равно слиты
( не Бог, а боги, что марксисту плиты
Краеугольные и письмена)
В единоимена и времена
Дее равные, две разные подруги…
Но… То Гавана, Запада черты
В Москве все возвращается на круги
Отмеренной моральной правоты
Арманд Инессы стерлися черты.
Топи в «Столичной» мужески порывы!
То дождь, то снег. Ну да, порою срывы…
Но остается мысль. Ея цветы.
Он понял: мысль извечна, и вот в этом
Он расходился и со Старой, и
С коллегами Она не скоротечна,
И не от нерввных отблесков. свои
Она несет истоки огневые
Едино с основанием ея.
Все остальное – только роковые
Перераспределенья Бытия.
Да, пролетариата поколенья
В истории есть цвет, акме мышленья
Да, мысль – огонь. В нем зреют имена
Жреца, бойца,ловца. Нго орудья
Одноименно Эрос и Война
Людей с богами. Боги – те же люди.
Взаимной гибелью их жизнь полна.
«Но Ленин признавал основой атом,
А не огонь» - не самый по уму
Из них последний разъяснял ему
Куратор Старой площади, имевшй
Авторитет не только посреди
Своих, но у седых научных певчих
И даже у француза Гароди.
Он также объяснял - спокойно, тихо,
Что есть причинно-следственая нить
Как всеоснова снов, лищь ей хранить
Начало и конец, и с Вами лихо
Не нам, Владлен Васильевич, будить.
Им возражать ? Откуда эта странность
Искать во всем начало и конец ?
Из Библии ? А как же их сохранность,
Стерильный, вечно мятный леденец ?
Не лучше ли с позиции марксизма
Признать хотя бы в виде механизма
Двух парадигм, ну, или психодрам…
Есть круг и линия, Они издревле.
Есть Махабхарата, есть Авраам.
По кругу все у бабушки в деревне.
По линии соседка Мариам
Борисовна, из Гнесинки, как в храм
На кофе прерываяся едва лищь,
К концу времен таинственно ведет
С учениками вдаль стремленьем клавиш
В этюдах Черни распорядок нот.
Религия ? Октябрь закрыл страницу.
Да, Бога нет. Но, приглянись, и вдруг -
У тех, кто выжил, столь же разны лица:
Меж Фуделем и Лосевым граница
Опять все та же: линия и круг.
+ + +
Мышление - огонь., огонь - мышленье,
И это все материя., во всем
Повсюдувечносущая, при всем
При том и неуничтожима
И неуничтоэаемо держима,
Когда свои восходы и режимы
В себе удерживет, и вполне.
Но кто же все же дал ей свойства эти ?
(Быленков хмыкнул – вот он, геморрой…)
Что подразумевает на планете,
Да и вокруг планеты этот рой
Круговращения ? Или все иначе ?
И, значит, диния… Ог… Света
Все ж Бог ? Нет, только вечная задача.
И вечный круг. Все линии впридачу
Навязывает буржуазный строй.
Вот, кстати, вам и сущность атеизма.
Всего лишь круг. Иного не дано.
Но те, кто хочет силой…Нет, оно
Не верно и не обусловлено.
Кто верит – невиновен. Род, харизма…
Все это родовых корней полно
И даже Марксом не отменено
Насилье здесь вполне обречено.
( окончание далее)
ПОЭМА
Спросите хоть у старого эвенка,
Хоть у младой китаянки Ван-Ван,
Кем ьыл Владлен Васильнвч Быленков –
Молчанье птиц ответом будет вам.
Оно всегда вступает, обрывая
Речь позапредыдущего огня
Когда как ткань сияет огневая
Оборванного огненного дня
Да, Котлован, да, Колывань вполземья,
Да, Чевенгур, да, нерушимый Че,
Порукой будет солнечное семя
Саян-синицы на Сиян- плече.
Но точных слов не будет ни сегодня,
Ни завтра, ни в иные времена.
Сесть у Кремля и выйти вверх на Сходне…
И что ? Одна, огромная страна.
Одна на всех. На вся. Лесные дали
Страна. Струна. Немыслимый Союз.
Флот Океанский. Ордена, медали,
И двести гроз, и с ними двести-груз
Другой такой никто не ведал грозды.
В которой жизнь и смерть едины влет
Мы звездами вздвигалися на звезды
Крестами погружалися нод лед
Страна всех нас. Извечно обрученных
На все оставшиеся времена.
Мечтателей, читателей,ученых
Всех обреченных страшная страна.
+ + +
Про что я здесь ? Про четырех хозяек?
Про их не мне протягутый ранет ?
Ах как я так ? Я ль зарюсь на глаза их,
Враг Пастернака, Клюева адепт.
Скажи, поэт, о чем крутится ветер,
Как даже Пушкин некогда смолчал,
О чем все есть и нет чего на свете,
Для ветра все - овраг, а не причал
А там, в овраге, будь хоть частью лисом
Хоть почвой роз, хоть слушателем гроз.
«Езерский» потому и недописан,
Что в нем «Зачем» неправилен вопрос.
Не сметь себя ни помнить, ни касаться,
Ни с чем остаться, выжить ни за чем,
Не чувствовать, не жить, не прилепляться.
Быть только дудкой. Более – ничем.
+ + +
Но все, что нам несут и слух, и зренье,
Все то, что мы историей зрвем,
Есть лишь безчисленное повторенье
Безсмысленно летящего в проем
Медлу созданием и мирозданьем,
Меж вечностью и веком, меж судеб,
Судебных дел и судных заседаний
Пробелов, проблесков, побед и бед.
А потому и не ищи, читатель,
Кто здесь есть кто, а кто туман-оглы.
Случайны совпаденья. Век – предстатель.
Все прочее – заборы и углы.
= + +
Кем был Быленков ? Не был он рабочим
Он даже не крестьянствовал, и не
Был посылаем ясно и не очень
В ближайший космос на стальном коне.
Он философствовал, что было, впрочем,
Отделам кадров ясно не вполне.
Он философствовал во времена те,
Когда лишь мыслью меряли страну,
А мысль страною меряли. В гранате,
В граните, в гроб кидая старину.
Кидали все. Кидали всех. Килали…
Но, с колоколен брошенные в грязь
Летели ввысь и озаряли дали –
Летим! - кричали - долбаный карась!
Да, было философствовать опасно –
Не страха ради не сносить главы.
Нет, смысл в смешеньи был и всех и нас, но
Ни всех, ни нас уж нет в черте Москвы.
Быленков был. Он вправду был философ.
Но не из тех, кто волею Кремля
Не вызывал вопросов у матросов
Отправленного в вечность корабля
Два корабля на самом деле было,
Один из них ущел на волю волн
Второго , тонущего, в небо взмыла
Небесная бизань, и с нею всплыло
Земное на небесный произвол..
Быленков не был среди тех, ни этих.
Он от старин был долог и далек
Чему порукой было имя. Нети
Таких имен несли и клик и клек
И клеммы клятв всех, кто за кдек полег.
Он был из новых, полупролетарцев,
Хотя отец, писатель детских книг
По матушке носил фамидью . Старцев,
А те происходили из расстриг.
Но поп-расстрига – он не поп, распоп он
В нем совершился к новой жизни сдвиг
Без кумача и без креста лег в гроб он,
Как, например, крестьянин-трудовие,
И это не считали за крамолу
Ни для учебы, ни для комсомола.
Потом пробил неотвратимый час.
Будил народы Молотова глас..
Владлен, смотав на берегах Перервы
Кружки, вращалки, блесны, в сорок первом
Обнял отца и вышел под свинец.
Как под венец он шел, как под венец.
+ + +
Он возвращался, предъявляя орден
И партбилет, и волю мылить морды
Тем, кто по справке отсиделся здесь…
Но и не только…
Музыку и спесь…
Спесь тайной воли…
Вагнер, Шуберт, Гегедь…
Да, да, и сумрачный германский гений
Его коснул, как ясеня дисток.
Дух Геттингена. Ветер и потов.
+ + +
Владлен Быленков в Университете
Уча по грекам греков, жил, как ветер,
Как лист, вольнее вольного певца
Четыре, три послевоенных года
Дышали вправду воздухом свободы,
Хоть кто-то скажет, что не до конца.
Но до конца не надо. Все мы помним,
Чем Александр закончил, прежле Комнин,
Чем Кеннеди, чем всякий, имый стать,
Дозволивый на всяко дозволять
Свобола - это музыка и слово,
Любовь и смерть, сеть, полная улова\
Грибы и травы, Моцарт и Гомер,
Не к власти путь, не бегство от былого,
Не смена вех, не перемены вер.
К тому же расхождений с диаматом
Быленков не искал. Аристократом
Себя не числил он. А дивных роз
Религии не принимал всерьез.
Не то, что против был. Но явь забвений
Ему сокрыла навь Богоявлений
В порядке слов здесь двойственны черты.
А смысл, читатель, выбираешь ты.
.
«Могучий некрещеный позвоночник».=
Писал поэт. Быленкову источник
Не Библия была, но Гераклит
И Энгельс, с ним единсущно слит.
Да, годы щди, и годы неспроста те =
Он позже сомневался в диамате,
Считая в нем деления некстати
Одной двух материализмов стати..
Он видел круг миров, где нет конца,
Нет цели, нет начала вечных звений.
Он сам был там, и так его же гений
Ему его не открывал лица.
Лицо всегда до времени сокрыто,
А время есть сокрытое лицо
Имен, времен, Тартарии и Крита
В немых глазах грузинки Мацацо.
Так! Сколько глаз после войны на рынке
Центральном промелькало в те года…
Быленкова окликнул кто-то «Сынку!»
Он обернулся. Никого. Звезда
Сияет красная на переходе
В метропровод. И никого. Народ
Бежит-снует о тридевятом годе.
О Перекопском взятии поет.
Быленков улыбнулся. Этот оклик
Он слышал в детстве. Это был отец ?
Нет, не отец. Кто ?
Пустельга, дымок ли
Над озером, где город Повенец.
+ + +
Иначе ль, так… Бежади дети, даты.
Светился Кремль, и рядом ГУМ-кристалл…
Быленков стал звездою диамата,
Сам не заметив, как он ею стал.
А дальще площвдь Старая темнела,
Решали там. Но кто-то иногда,
Бровь приподняв и как-то так несмело
И вяло толк сбивал вопросом «Да?»
+ + +
Читатель, не о том сия поэма.
Здесь не Павленков и не ЖЗЛ.
Былекнов не намек, Быленков – тема
О том, как мира ум восстать посмел
Сам на себя, насилья мир разрушив\
До основанья, а затем…. Зачем ?
Нам не дано предугадать, а души
Суть дань совсем не этим и не тем.
+ + +
Гавана. Фестиваль. Фидель. Быленков
С флажеом СССР. Он чуть поддат.
С ним рядом русская студентка Ленка,
Кубинская студентка Каридад
С кем быть ему ? С обеми, конечно…
Причем, немедленно и вне времен!
Люблвь – огонь, , огонь пребудет вечно.
Самой материи есть свойство он.
А у материи конца ль, начала
Нет. Здесь он это понял. У причала
Они стоят. Их переукачало –
Елену, Каридад, Владлена. Сон…
Сон наяву, в дадонях махаон
Так! Ксть любовь - огонь по Гераклиту,
Он обоюдоостр, и он – война.
В нем смертные и боги равно слиты
( не Бог, а боги, что марксисту плиты
Краеугольные и письмена)
В единоимена и времена
Дее равные, две разные подруги…
Но… То Гавана, Запада черты
В Москве все возвращается на круги
Отмеренной моральной правоты
Арманд Инессы стерлися черты.
Топи в «Столичной» мужески порывы!
То дождь, то снег. Ну да, порою срывы…
Но остается мысль. Ея цветы.
Он понял: мысль извечна, и вот в этом
Он расходился и со Старой, и
С коллегами Она не скоротечна,
И не от нерввных отблесков. свои
Она несет истоки огневые
Едино с основанием ея.
Все остальное – только роковые
Перераспределенья Бытия.
Да, пролетариата поколенья
В истории есть цвет, акме мышленья
Да, мысль – огонь. В нем зреют имена
Жреца, бойца,ловца. Нго орудья
Одноименно Эрос и Война
Людей с богами. Боги – те же люди.
Взаимной гибелью их жизнь полна.
«Но Ленин признавал основой атом,
А не огонь» - не самый по уму
Из них последний разъяснял ему
Куратор Старой площади, имевшй
Авторитет не только посреди
Своих, но у седых научных певчих
И даже у француза Гароди.
Он также объяснял - спокойно, тихо,
Что есть причинно-следственая нить
Как всеоснова снов, лищь ей хранить
Начало и конец, и с Вами лихо
Не нам, Владлен Васильевич, будить.
Им возражать ? Откуда эта странность
Искать во всем начало и конец ?
Из Библии ? А как же их сохранность,
Стерильный, вечно мятный леденец ?
Не лучше ли с позиции марксизма
Признать хотя бы в виде механизма
Двух парадигм, ну, или психодрам…
Есть круг и линия, Они издревле.
Есть Махабхарата, есть Авраам.
По кругу все у бабушки в деревне.
По линии соседка Мариам
Борисовна, из Гнесинки, как в храм
На кофе прерываяся едва лищь,
К концу времен таинственно ведет
С учениками вдаль стремленьем клавиш
В этюдах Черни распорядок нот.
Религия ? Октябрь закрыл страницу.
Да, Бога нет. Но, приглянись, и вдруг -
У тех, кто выжил, столь же разны лица:
Меж Фуделем и Лосевым граница
Опять все та же: линия и круг.
+ + +
Мышление - огонь., огонь - мышленье,
И это все материя., во всем
Повсюдувечносущая, при всем
При том и неуничтожима
И неуничтоэаемо держима,
Когда свои восходы и режимы
В себе удерживет, и вполне.
Но кто же все же дал ей свойства эти ?
(Быленков хмыкнул – вот он, геморрой…)
Что подразумевает на планете,
Да и вокруг планеты этот рой
Круговращения ? Или все иначе ?
И, значит, диния… Ог… Света
Все ж Бог ? Нет, только вечная задача.
И вечный круг. Все линии впридачу
Навязывает буржуазный строй.
Вот, кстати, вам и сущность атеизма.
Всего лишь круг. Иного не дано.
Но те, кто хочет силой…Нет, оно
Не верно и не обусловлено.
Кто верит – невиновен. Род, харизма…
Все это родовых корней полно
И даже Марксом не отменено
Насилье здесь вполне обречено.
( окончание далее)
СВЕТЛОЕ ХРИСТОВО ВОСКРЕСЕНIЕ
ХРИСТОСЪ ВОСКРЕСЕ ИЗЪ МЕРТВЫХЪ,
СМЕРТIЮ НА СМЕРТЬ НАСТУПИ,
И ГРОБНЫМЪ ЖИВОТЪ ДАРОВА
(no subject)
НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ
Поэма
Вторая редакция
1886-2016
(окончание)
Уже давно, как стал он Патриархом,
на островах обители он строил
(есть в слове «строить» Троицы огонь) —
и две уже построил, а теперь
вот третью теперь — одна из них
на озере Валдайском, в честь иконы
Владычицы с Афона, а вторая
на острове, на Белом море, в честь
Животворящего Креста, и обе —
весть на весть Нового Иерусалима,
изображенья мысленного рая,
иконы всей преображенной твари
на острове-холме, среди лугов.
Все три — отверстья, окна в горний мир
и выходы из времени вовнутрь,
отверстые тому, кто побеждает.
+ + +
Владыке вскоре принесут прочесть
письмо с Валдая, а в письме том весть:
в один из дней воскресных, на заре
обедня шла в его монастыре
к концу - уж миновали Отче наш, и
внезапно, вдруг, с неведомых ветвей —
влетел в алтарь — откуда? — соловей,
и, сев на край Престола, возле Чаши,
он песнь запел, что песни райской краше;
когда ж его архимандрит схватил,
потом другой рукой перекрестил,
ладонь персты нечаянно разжала,
и тельце мертвое в руке лежало.
…Вот-вот повылезут, и по земле
займутся языки огня.
От моря
Хвалынского Казания восхлынет.
Ибир-Сибир прихлынет из-за гор,
Башкиры, воры, вороны слетятся
на запах трупа, на царев кабак,
на думных на бояр на кровопивцев.
И будет горло резать брату брат,
и поплывут по всей по Волге струги.
И к Никону от Разина послы
опальному на север доберутся
и позовут с собою на бояр
и на Царя.
Но Патриарх ответит:
«Вам нет благословенья. Уходите».
И север запылает.
Русь на Русь
пойдет железом вырезать двуперстье
Во имя Патриарха и Царя,
И после,
Во имя мнимого собора,
и после,
уже при Софье Царь-девице мнимой,
и после…
и ноздри вырывать за строки в книгах,
и так, пока не….
+ + +
Единожы неведомо откуда
явился кривоватый мужичок,
Лидася речкой речь его, как чудо,
а сам-то - ну, прямой сверчок-строчок.
Все бегал, прыгал, говорили – лает
Вот здесь - поварня, здесь колокола лить,
здесь вбить покрепче деревянный гвоздь…
И вдруг промолвил тихо: «Все дела-ить…
Верни перста два. Устоит авось»
+ + +
Он все стоял и на восток смотрел,
туда, где за еловыми лесами,
за топями, за речек ледяных
извилистыми щелями, вдали,
там, куда взор со стен не проникал,
лежала на седми горах Москва.
Она сияла. Прежде Годунова
был замысел ее соделать Новой,
в Москве – Иерусалиму быть основой
Но это-то и вздор. Конечно, вздор.
И был бы вновь раздор.
Москва есть Рим - она ограда градом,
Иеросалим - и вдалеке, и рядом.
И Грозный видел молнию до дна,
Когда сошла на двор его она.
Романовы пришли, миротворили,
Мирволили, журили, не прочли,
Что слышит он ? Чьи это вздохи, или,
через века - вот, выкреста, чьих лилий
уже после царей шумит ковыль и
чьи очи волчьи очи пережгли. ?
Быть может, это все
лишь для таких ?
Их Иерусалим ?
И здесь, и там ?
Но где ?
Где – там ?
И Чей то голос был ?
Да будет воля, Господи, Твоя….
И был ответ:
Ей, в руце Божией царево сердце,
И не царево токмо – всяко сердце,
и твари всей дана свобода воли
и дивный дар молитвы покаянной,
и силен Бог свести Свой град на царство
земное и, молитвами святых,
его Своим соделать вечным .Царством.
- Да, на полях моей родной страны –
еще какой-то, тоже странный, голос
услышал вдруг нежданно Патриарх.
Он, этот голос, здесь блуждал средь вязов.
Он был иной. чем первый, ледяной,
Он был родной, но прелестный и - страстный,
и, чем душе все более родной,
тем более спасению опасный.
.
Они, вот эти голоса, потом,
чрез три столетия, и дале, дале,
быть может, до последняя земли
еще сойдутся в самой смертной схватке.
как Ияков и Исав, Эдом,
Белый и Красный
Как у бриттов – розы.
Но схватка роковая будет не
за первородство в дольней стороне,
за чечевичеую похдебку, но за
наследие Христово.
За Иерусалим.
+ + +
Всехсвятский колокол. Вот, напиши.
ко ангелу Филадельфийской Церкви.
Се - ключ Давыдов, затворит никтоже
Аз вем твоя дела; се, пред тобою
отверсты двери, и никтоже может
их затворити, яко малу силу
имаши, Се, даю тебе.
глаголющася быти июдеи,
но суть не таковы, но лгут, к ногам
твоим приидут и склонятся
яко тебя аз возлюбих.
Се – имя
Нового Иеросалима.
Имеяй ухо слышати, да слышит.
Когда ? Вот это главное – еще
совсем недавно это вот «когда»
и на какой версте, и сколько ночи
мы сами, сторожа, не замечали,
как варвары, как звери, но теперь
мы знаем,что идем вперед, во время,
гле Царствию Его конца не булет,
Совсем не «несть», как прежде мы писали,
при этом мня, что вот Оно, вокруг…
Безумцы! Но теперь духовной властью
Мы отворили время. Аз есмь Никон.
+ + +
А Русь ? Ты, Русь, О чем твой голос, Русь
Впервые ты сквозь морось и сквозь ярость
восстала супротив. Ну что же, пусть
твои навек подъяты паруса, Русь.
Земля еще цветна. Ея черты
еще былые. Не горят скиты
Еще хватает вольных дуновений
Еще не вышла Русь, воздев кресты,
в обратный путь, сжигая и мосты
и все печати павших с высоты
пусть кратких, но из вечности мгновений.
Вот голос, Русь твой: Рим был позади..
Икона зверина, ея ж роди
треклятый Никон, тьмой покрыла выдел
Москвы леса и реку Иордан
Уже и тот воссел, чей пращур Дан
за стенами, но мы его не видим.
Филадельфиец-Дан. Оно, оно ?
Подлог. Куда веревочке ни виться.
Ужели правда ?
Может, лишь окно ?
Конечно, все быть может, может, но
Все, приближаясь к сущности, двоится
Да, мы уходим. Век, живых коси,
Удел твой, Крон-всежрец, сошел с оси
Чермное море, кони и тристаты –
все позади - но свята Русь еси,
и несть конца веселию Руси
за аз единый на смерть смертью стати.
Отверстые несутся времена.
Конца Егоже Царствию не будет
Сияй же, год семнадцатый… Весна
Ее, забыв,и правнук не избудет…
Потом Собор. Сибирь. Всеколесарь
Расстрелян в Екатеринбурге Царь
Ликуйте, ведь отнцне, как и встарь,
В Кремле не Царь, а Патриарх пребудет.
Надолго ли? Итог побед, утрат,
всего, чем жив и дыщит стольный град
подводит физкультурников парад.
+ + +
Есть в мире время или нет его ?–
Вот весь вопрос о Иеросалиме
Коль есть – есть и история. Она –
история о том, как сатана
в истории , гордынею напрасной
царей земных воюет против Бога,
но Бог их оборачивает сны
по Своему.
Израиля сыны,
и впредь - они же, с Нимже став на ны,
и вечно - Церковь - вот Его подмога.
Языцы прокляты. Един язык у Бога.
А если так, то Иеросалим
есть пуп Земли И он неодолим
Но северные старцы говорили,
что, может быть, и все совсем иначе.
все- только тень, и крыл извечных отблеск
все, что вокруг, лишь внутрь нас есть.
Христос
за каждой закалаем литургией,
и каждый храм есть Иеросалим.
Евреев нет и не было.. То – дым.
Так что же здесь ? Внизу вон, Иордан.
А сам он, Истра бывшая, он - знает,
Что Иордан ? Иеродан… Ердан.
Что есть имен вот этих вот рожденье ?
Переименованье ? Изведенье ?
Или неведения наважденье ?
+ + +
Есть ход земли — взгляни, хоть взор дрожит
в грядущее, к былому он лежит,
спешит сквозь время он и время судит,
но грянет мир, где времени не будет.
Туда войдут лишь те, в ком ни пятна.
То жизнь, как бы волной убелена,
то новая земля и небо ново—
их Новый Иеросалим основа.
В сей новый, вечный град из сих сетей
есть в руце Божьей множество путей.
Весь мир идет к единому исходу,
Его пути - через его свободу.
Все, все ведут к началу и вперед; t
Кто, где, какой и како изберет?
Монастыри стоят. Их род и род.
Московский край, Валдай и Крестный Кийский...
Что станет Церковью Филадельфийской,
Хранительницей Симовых шатров
что выживет средь огненного пира —
Москва как остров средь неверья мира
иль острова средь гибнущих миров?
Все будет так Или совсем не так
Кто ждет грядущего, в том токмо мрак..
Так думал Патриарх. Слуга Писанья.
Закапало. Смахнул. Ускорил шаг.
То ветра было или крыл касанье ?
И быстро, чтоб его никто не видел
(пусть трапезу свершают без него),
побежкой Патриарх спустился вниз,
прошел мимо источника и тихо
направился к скиту, мимо берез,
сиявших золотом под темным небом и
вдруг зашумевших.
Резко, заедино.
,
И, в скит войдя,
встал перед образом Нерукотворным
Спасителя и, губ не разжимая,
зеленым светом прошептал
«Скажи нам, Боже, путь воньже пойдем»
И тишина была, и как бы голос
1986 - 2016
Поэма
Вторая редакция
1886-2016
(окончание)
Уже давно, как стал он Патриархом,
на островах обители он строил
(есть в слове «строить» Троицы огонь) —
и две уже построил, а теперь
вот третью теперь — одна из них
на озере Валдайском, в честь иконы
Владычицы с Афона, а вторая
на острове, на Белом море, в честь
Животворящего Креста, и обе —
весть на весть Нового Иерусалима,
изображенья мысленного рая,
иконы всей преображенной твари
на острове-холме, среди лугов.
Все три — отверстья, окна в горний мир
и выходы из времени вовнутрь,
отверстые тому, кто побеждает.
+ + +
Владыке вскоре принесут прочесть
письмо с Валдая, а в письме том весть:
в один из дней воскресных, на заре
обедня шла в его монастыре
к концу - уж миновали Отче наш, и
внезапно, вдруг, с неведомых ветвей —
влетел в алтарь — откуда? — соловей,
и, сев на край Престола, возле Чаши,
он песнь запел, что песни райской краше;
когда ж его архимандрит схватил,
потом другой рукой перекрестил,
ладонь персты нечаянно разжала,
и тельце мертвое в руке лежало.
…Вот-вот повылезут, и по земле
займутся языки огня.
От моря
Хвалынского Казания восхлынет.
Ибир-Сибир прихлынет из-за гор,
Башкиры, воры, вороны слетятся
на запах трупа, на царев кабак,
на думных на бояр на кровопивцев.
И будет горло резать брату брат,
и поплывут по всей по Волге струги.
И к Никону от Разина послы
опальному на север доберутся
и позовут с собою на бояр
и на Царя.
Но Патриарх ответит:
«Вам нет благословенья. Уходите».
И север запылает.
Русь на Русь
пойдет железом вырезать двуперстье
Во имя Патриарха и Царя,
И после,
Во имя мнимого собора,
и после,
уже при Софье Царь-девице мнимой,
и после…
и ноздри вырывать за строки в книгах,
и так, пока не….
+ + +
Единожы неведомо откуда
явился кривоватый мужичок,
Лидася речкой речь его, как чудо,
а сам-то - ну, прямой сверчок-строчок.
Все бегал, прыгал, говорили – лает
Вот здесь - поварня, здесь колокола лить,
здесь вбить покрепче деревянный гвоздь…
И вдруг промолвил тихо: «Все дела-ить…
Верни перста два. Устоит авось»
+ + +
Он все стоял и на восток смотрел,
туда, где за еловыми лесами,
за топями, за речек ледяных
извилистыми щелями, вдали,
там, куда взор со стен не проникал,
лежала на седми горах Москва.
Она сияла. Прежде Годунова
был замысел ее соделать Новой,
в Москве – Иерусалиму быть основой
Но это-то и вздор. Конечно, вздор.
И был бы вновь раздор.
Москва есть Рим - она ограда градом,
Иеросалим - и вдалеке, и рядом.
И Грозный видел молнию до дна,
Когда сошла на двор его она.
Романовы пришли, миротворили,
Мирволили, журили, не прочли,
Что слышит он ? Чьи это вздохи, или,
через века - вот, выкреста, чьих лилий
уже после царей шумит ковыль и
чьи очи волчьи очи пережгли. ?
Быть может, это все
лишь для таких ?
Их Иерусалим ?
И здесь, и там ?
Но где ?
Где – там ?
И Чей то голос был ?
Да будет воля, Господи, Твоя….
И был ответ:
Ей, в руце Божией царево сердце,
И не царево токмо – всяко сердце,
и твари всей дана свобода воли
и дивный дар молитвы покаянной,
и силен Бог свести Свой град на царство
земное и, молитвами святых,
его Своим соделать вечным .Царством.
- Да, на полях моей родной страны –
еще какой-то, тоже странный, голос
услышал вдруг нежданно Патриарх.
Он, этот голос, здесь блуждал средь вязов.
Он был иной. чем первый, ледяной,
Он был родной, но прелестный и - страстный,
и, чем душе все более родной,
тем более спасению опасный.
.
Они, вот эти голоса, потом,
чрез три столетия, и дале, дале,
быть может, до последняя земли
еще сойдутся в самой смертной схватке.
как Ияков и Исав, Эдом,
Белый и Красный
Как у бриттов – розы.
Но схватка роковая будет не
за первородство в дольней стороне,
за чечевичеую похдебку, но за
наследие Христово.
За Иерусалим.
+ + +
Всехсвятский колокол. Вот, напиши.
ко ангелу Филадельфийской Церкви.
Се - ключ Давыдов, затворит никтоже
Аз вем твоя дела; се, пред тобою
отверсты двери, и никтоже может
их затворити, яко малу силу
имаши, Се, даю тебе.
глаголющася быти июдеи,
но суть не таковы, но лгут, к ногам
твоим приидут и склонятся
яко тебя аз возлюбих.
Се – имя
Нового Иеросалима.
Имеяй ухо слышати, да слышит.
Когда ? Вот это главное – еще
совсем недавно это вот «когда»
и на какой версте, и сколько ночи
мы сами, сторожа, не замечали,
как варвары, как звери, но теперь
мы знаем,что идем вперед, во время,
гле Царствию Его конца не булет,
Совсем не «несть», как прежде мы писали,
при этом мня, что вот Оно, вокруг…
Безумцы! Но теперь духовной властью
Мы отворили время. Аз есмь Никон.
+ + +
А Русь ? Ты, Русь, О чем твой голос, Русь
Впервые ты сквозь морось и сквозь ярость
восстала супротив. Ну что же, пусть
твои навек подъяты паруса, Русь.
Земля еще цветна. Ея черты
еще былые. Не горят скиты
Еще хватает вольных дуновений
Еще не вышла Русь, воздев кресты,
в обратный путь, сжигая и мосты
и все печати павших с высоты
пусть кратких, но из вечности мгновений.
Вот голос, Русь твой: Рим был позади..
Икона зверина, ея ж роди
треклятый Никон, тьмой покрыла выдел
Москвы леса и реку Иордан
Уже и тот воссел, чей пращур Дан
за стенами, но мы его не видим.
Филадельфиец-Дан. Оно, оно ?
Подлог. Куда веревочке ни виться.
Ужели правда ?
Может, лишь окно ?
Конечно, все быть может, может, но
Все, приближаясь к сущности, двоится
Да, мы уходим. Век, живых коси,
Удел твой, Крон-всежрец, сошел с оси
Чермное море, кони и тристаты –
все позади - но свята Русь еси,
и несть конца веселию Руси
за аз единый на смерть смертью стати.
Отверстые несутся времена.
Конца Егоже Царствию не будет
Сияй же, год семнадцатый… Весна
Ее, забыв,и правнук не избудет…
Потом Собор. Сибирь. Всеколесарь
Расстрелян в Екатеринбурге Царь
Ликуйте, ведь отнцне, как и встарь,
В Кремле не Царь, а Патриарх пребудет.
Надолго ли? Итог побед, утрат,
всего, чем жив и дыщит стольный град
подводит физкультурников парад.
+ + +
Есть в мире время или нет его ?–
Вот весь вопрос о Иеросалиме
Коль есть – есть и история. Она –
история о том, как сатана
в истории , гордынею напрасной
царей земных воюет против Бога,
но Бог их оборачивает сны
по Своему.
Израиля сыны,
и впредь - они же, с Нимже став на ны,
и вечно - Церковь - вот Его подмога.
Языцы прокляты. Един язык у Бога.
А если так, то Иеросалим
есть пуп Земли И он неодолим
Но северные старцы говорили,
что, может быть, и все совсем иначе.
все- только тень, и крыл извечных отблеск
все, что вокруг, лишь внутрь нас есть.
Христос
за каждой закалаем литургией,
и каждый храм есть Иеросалим.
Евреев нет и не было.. То – дым.
Так что же здесь ? Внизу вон, Иордан.
А сам он, Истра бывшая, он - знает,
Что Иордан ? Иеродан… Ердан.
Что есть имен вот этих вот рожденье ?
Переименованье ? Изведенье ?
Или неведения наважденье ?
+ + +
Есть ход земли — взгляни, хоть взор дрожит
в грядущее, к былому он лежит,
спешит сквозь время он и время судит,
но грянет мир, где времени не будет.
Туда войдут лишь те, в ком ни пятна.
То жизнь, как бы волной убелена,
то новая земля и небо ново—
их Новый Иеросалим основа.
В сей новый, вечный град из сих сетей
есть в руце Божьей множество путей.
Весь мир идет к единому исходу,
Его пути - через его свободу.
Все, все ведут к началу и вперед; t
Кто, где, какой и како изберет?
Монастыри стоят. Их род и род.
Московский край, Валдай и Крестный Кийский...
Что станет Церковью Филадельфийской,
Хранительницей Симовых шатров
что выживет средь огненного пира —
Москва как остров средь неверья мира
иль острова средь гибнущих миров?
Все будет так Или совсем не так
Кто ждет грядущего, в том токмо мрак..
Так думал Патриарх. Слуга Писанья.
Закапало. Смахнул. Ускорил шаг.
То ветра было или крыл касанье ?
И быстро, чтоб его никто не видел
(пусть трапезу свершают без него),
побежкой Патриарх спустился вниз,
прошел мимо источника и тихо
направился к скиту, мимо берез,
сиявших золотом под темным небом и
вдруг зашумевших.
Резко, заедино.
,
И, в скит войдя,
встал перед образом Нерукотворным
Спасителя и, губ не разжимая,
зеленым светом прошептал
«Скажи нам, Боже, путь воньже пойдем»
И тишина была, и как бы голос
1986 - 2016
(no subject)
НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ
Поэма
Вторая редакция
1986-2016
( продолжение)
И словно тенью
ударило внезапно Патриарха,
тенью по глазам, и заслонило
дорогу, ведшую к столице.
«Да воскреснет Бог» - он мысленно проговорил,
потом еще раз и еще, потом -
устами или сердцем —. кто поймет...
И ночь исчезла, грянул свет, и в сердце
развился как бы свиток, на котором
начертано опять из Откровенья,
но сроком как бы дальше на эпоху —
ко ангелу Филадельфийской церкри: «Ей,
«яко соблюл еси терпенья слово
и Аз тя соблюду в годину скорби
и искушенья, что придет на землю
на ней живущих искусити. Се,
гряду, держи тебе дарованное, да
никто же твоего венца приимет.
Ей, побеждающего сотворю столпа
и боле никтому изыти имать.
И Имя Бога Моего на нем
Аз напишу и ими града Моего
реченна Новаго Иерусалима,
сходащего с небес, и Имя ново
Мое...»
И здесь свернулся свиток.
И вновь пред ним стена монастыря
и Гефсиманской башни возвышенье,
лес, ветлы, луг, излука Иордана
и облако плывущего собора
в честь Праздника всех Праздников,
торжеств всех торжества...
И в ужасе он вдруг узнал слова,
которые сам приказал отлить
тогда осознавая их едва
на колоколе в память Всех Святых,
и вспомнил он, что в надписях литых,
начертанных в минуту торжества,
сняли те же самые слова
семи посланий ко семи церквам
семи времен пути единой Церкви,
а. «побеждающий» по-грецки — Никон...
Что есть победа ? Прежде – над грехом.
Потом – все остальное.
Вот, жизнь прошла. Москва. Была весна.
Всё победить. Грех победить. Жена…
лишь для того, чтобы родить, нужна.
Везли. По речке. Подняли весло те
гребцы. Троих. Всех. Разве то не знак
что семя тли есть в зове женской плоти ?
Коль дети мрут… знать, отворился зрак
Всевышнего о чистоты оплоте.
Он ей сказал: “Мы чистым житием
себе и им прощение стяжаем»..
Она - никак Ну, что ж… Добро.… Вздерзаем.
И вот он – окличительный обет.
Обоим – постриг,да не нудит ржа им.
Ей - монастырь, ему - на Север след…
А там – Бог весть, как будет с урожаем.
Потом уже на море лодки.. Море.
На море острова. Мох. Крепок пост.
Отец духовный Авва Елеазар.
И острова, и снова лодка. Лодьи
и острова… Вссь век его зачем-то
лодьи и острова. И лодьи. Года два
все лодьи, острова и острова.
Все лодьи, лодьи.. А отец духовный
Тогда сказал : «Ну, что ж…
Свой ум – верховный».
+ + +
Воистину — пройдут века иль год —
ни буквы из Писанья не прейдет.
Они вдвоем — Писанье и Преданье —
как бы на скрепах держат мирозданье.
Все сбудется в Писанье, но не так,
как люди ждут —
ведь в сердце ждущих мрак.
Явился Царь царей и в этом мраке,
но не как царь земной, а в рабском зраке.
Что б ни было, каков бы ни был путь —
ничтожества или торжествованья —
омега с альфою едины суть,
и равно сбудутся обетованья.
И вдруг он понял — Царь- то- государь,
друг собинный, и тот нетверд на веру
и он вместить не в силах сей победный
образ сугубицы священной — Третий Рим
и Новый Иеросалим в единой славе,
небесное окно в земной оправе.
Рим — это царство, Иеросалим —
священство. И от века Константина
в единстве ткется общая холстина
небесной солью царский меч солим.
Но Константин или Сильвестр… И сноаа
одна и та же дума. Церковь… Царство ?
Что выше? Что же пред Богом честней ?
И неужели наступает время,
в котором разойдутся их пути,
и общее доселе жизни бремя
им будет порознь суждено нести?
Но, может быть, так надо ?
Не порознь, а только нам, духовным
Все на себе снести ?
И это-то и будет та свобрда,
которую нам завещал Христос..
Ей, ей…
Cвобода… Царь и нищий, князь и вырод
из глины все сотворены одной,
а посему ни Ромул и ни Ирод
себя не оправдают стариной.
Так думал он — сейчас видны века мне:
есть камень у подножия Креста.
Все, что построено на этом камне,
не одолеют адовы врата.
Земля ж без неба тленна и палима,
держава станет пеплом и золой —
погибнет Рим без Иерусалима,
хотя бы овладел он всей землей.
И вот тогда-то не на ,мощь державы,
как ждали вместе Алексий и Никон,
не на проливы, не на Дом Софии,
не даже ни на этот вот Собор,
не вот на этот Новый Иерусалим
сойдет по исполнении времен
мироначальный Иерусалим небесный,
нет, но на кающихся во грехах
юродивых, отверженных, забытых,
на нищих духом, плачущих, на сердцем
чистых, на милостивых, на правды
взалкавших и возжаждавших,
на правды ради изгнанников, кого
за Имя Божие из городов изгонят.
отправят на полночь, в холодные места,
под ними вроде рухнут три моста,
но кто-то доберется, среди них
воскресшие свидетели живых –
и делатели умныя молитвы.
Не в бревнах Церковь - в ребрах =
вот она –
глаголет истина, не старина.
+ + +
«Сии, от скорби велия приидоша,
омыша паки ризы в крови Агнчи,
сии, поющи пред Престолом Славы
и день и нощь во церкви нову песнь:
Достоин, ей, еси прияти книгу
и вся отверсты в книге сей печати,
и искупити кровию своею
от всякого колена и языка
и нас творяй Царя и Иереа...
Ей, с сими Бог их, яко Той отымет
от очию всяку слезу, и смерти
ктому не будет, плача ни болезни,
ни вопля яко всяко мимо идет».
+ + +
Тогда настанет предреченный год,
звезда Полынь на землю упадет,
и станет треть земли — полынь-трава,
но свышний мир сойдет на острова,
нечистотой не тронутые, те,
где не чернели люди в суете.
Они сгореть в открывшейся геенне
вовек не смогут — ведь на них упал
Преображенья свет — во мгле и пене
сияют яко оникс и опал.
Самораспятьем их жильцы водимы
для будущего сада дерева,
уже при этой жизни невредимы,
непобедимы эти острова. ч
К ним зверь лишь подойдет,
но среди хора
всегибельного Бог их сохранит,
и у черты последней свет Фавора
с небесным градом их соединит.
Так перед ним завеса разверзалась,
И почему-то все ему казалось
Тогда уже не будет – здесь ли, там? –
Царей … Одни духовные, и с ними
народ послушный, верный, богомольный,
плотских страстей чуждающийся, В нем
ни мужеска не будет пола, ни
женска, ни раба и ни свободна.
Духовные же будут Судьи. Как
Во времена Сампсона, Гедеона,
Деворы…
Но будет ли ? По-старому писали
Мы «будет, будет». Пишем же теперь
Иначе мы : «Сие и буди, буди»…
(продолжение - жалее)
Поэма
Вторая редакция
1986-2016
( продолжение)
И словно тенью
ударило внезапно Патриарха,
тенью по глазам, и заслонило
дорогу, ведшую к столице.
«Да воскреснет Бог» - он мысленно проговорил,
потом еще раз и еще, потом -
устами или сердцем —. кто поймет...
И ночь исчезла, грянул свет, и в сердце
развился как бы свиток, на котором
начертано опять из Откровенья,
но сроком как бы дальше на эпоху —
ко ангелу Филадельфийской церкри: «Ей,
«яко соблюл еси терпенья слово
и Аз тя соблюду в годину скорби
и искушенья, что придет на землю
на ней живущих искусити. Се,
гряду, держи тебе дарованное, да
никто же твоего венца приимет.
Ей, побеждающего сотворю столпа
и боле никтому изыти имать.
И Имя Бога Моего на нем
Аз напишу и ими града Моего
реченна Новаго Иерусалима,
сходащего с небес, и Имя ново
Мое...»
И здесь свернулся свиток.
И вновь пред ним стена монастыря
и Гефсиманской башни возвышенье,
лес, ветлы, луг, излука Иордана
и облако плывущего собора
в честь Праздника всех Праздников,
торжеств всех торжества...
И в ужасе он вдруг узнал слова,
которые сам приказал отлить
тогда осознавая их едва
на колоколе в память Всех Святых,
и вспомнил он, что в надписях литых,
начертанных в минуту торжества,
сняли те же самые слова
семи посланий ко семи церквам
семи времен пути единой Церкви,
а. «побеждающий» по-грецки — Никон...
Что есть победа ? Прежде – над грехом.
Потом – все остальное.
Вот, жизнь прошла. Москва. Была весна.
Всё победить. Грех победить. Жена…
лишь для того, чтобы родить, нужна.
Везли. По речке. Подняли весло те
гребцы. Троих. Всех. Разве то не знак
что семя тли есть в зове женской плоти ?
Коль дети мрут… знать, отворился зрак
Всевышнего о чистоты оплоте.
Он ей сказал: “Мы чистым житием
себе и им прощение стяжаем»..
Она - никак Ну, что ж… Добро.… Вздерзаем.
И вот он – окличительный обет.
Обоим – постриг,да не нудит ржа им.
Ей - монастырь, ему - на Север след…
А там – Бог весть, как будет с урожаем.
Потом уже на море лодки.. Море.
На море острова. Мох. Крепок пост.
Отец духовный Авва Елеазар.
И острова, и снова лодка. Лодьи
и острова… Вссь век его зачем-то
лодьи и острова. И лодьи. Года два
все лодьи, острова и острова.
Все лодьи, лодьи.. А отец духовный
Тогда сказал : «Ну, что ж…
Свой ум – верховный».
+ + +
Воистину — пройдут века иль год —
ни буквы из Писанья не прейдет.
Они вдвоем — Писанье и Преданье —
как бы на скрепах держат мирозданье.
Все сбудется в Писанье, но не так,
как люди ждут —
ведь в сердце ждущих мрак.
Явился Царь царей и в этом мраке,
но не как царь земной, а в рабском зраке.
Что б ни было, каков бы ни был путь —
ничтожества или торжествованья —
омега с альфою едины суть,
и равно сбудутся обетованья.
И вдруг он понял — Царь- то- государь,
друг собинный, и тот нетверд на веру
и он вместить не в силах сей победный
образ сугубицы священной — Третий Рим
и Новый Иеросалим в единой славе,
небесное окно в земной оправе.
Рим — это царство, Иеросалим —
священство. И от века Константина
в единстве ткется общая холстина
небесной солью царский меч солим.
Но Константин или Сильвестр… И сноаа
одна и та же дума. Церковь… Царство ?
Что выше? Что же пред Богом честней ?
И неужели наступает время,
в котором разойдутся их пути,
и общее доселе жизни бремя
им будет порознь суждено нести?
Но, может быть, так надо ?
Не порознь, а только нам, духовным
Все на себе снести ?
И это-то и будет та свобрда,
которую нам завещал Христос..
Ей, ей…
Cвобода… Царь и нищий, князь и вырод
из глины все сотворены одной,
а посему ни Ромул и ни Ирод
себя не оправдают стариной.
Так думал он — сейчас видны века мне:
есть камень у подножия Креста.
Все, что построено на этом камне,
не одолеют адовы врата.
Земля ж без неба тленна и палима,
держава станет пеплом и золой —
погибнет Рим без Иерусалима,
хотя бы овладел он всей землей.
И вот тогда-то не на ,мощь державы,
как ждали вместе Алексий и Никон,
не на проливы, не на Дом Софии,
не даже ни на этот вот Собор,
не вот на этот Новый Иерусалим
сойдет по исполнении времен
мироначальный Иерусалим небесный,
нет, но на кающихся во грехах
юродивых, отверженных, забытых,
на нищих духом, плачущих, на сердцем
чистых, на милостивых, на правды
взалкавших и возжаждавших,
на правды ради изгнанников, кого
за Имя Божие из городов изгонят.
отправят на полночь, в холодные места,
под ними вроде рухнут три моста,
но кто-то доберется, среди них
воскресшие свидетели живых –
и делатели умныя молитвы.
Не в бревнах Церковь - в ребрах =
вот она –
глаголет истина, не старина.
+ + +
«Сии, от скорби велия приидоша,
омыша паки ризы в крови Агнчи,
сии, поющи пред Престолом Славы
и день и нощь во церкви нову песнь:
Достоин, ей, еси прияти книгу
и вся отверсты в книге сей печати,
и искупити кровию своею
от всякого колена и языка
и нас творяй Царя и Иереа...
Ей, с сими Бог их, яко Той отымет
от очию всяку слезу, и смерти
ктому не будет, плача ни болезни,
ни вопля яко всяко мимо идет».
+ + +
Тогда настанет предреченный год,
звезда Полынь на землю упадет,
и станет треть земли — полынь-трава,
но свышний мир сойдет на острова,
нечистотой не тронутые, те,
где не чернели люди в суете.
Они сгореть в открывшейся геенне
вовек не смогут — ведь на них упал
Преображенья свет — во мгле и пене
сияют яко оникс и опал.
Самораспятьем их жильцы водимы
для будущего сада дерева,
уже при этой жизни невредимы,
непобедимы эти острова. ч
К ним зверь лишь подойдет,
но среди хора
всегибельного Бог их сохранит,
и у черты последней свет Фавора
с небесным градом их соединит.
Так перед ним завеса разверзалась,
И почему-то все ему казалось
Тогда уже не будет – здесь ли, там? –
Царей … Одни духовные, и с ними
народ послушный, верный, богомольный,
плотских страстей чуждающийся, В нем
ни мужеска не будет пола, ни
женска, ни раба и ни свободна.
Духовные же будут Судьи. Как
Во времена Сампсона, Гедеона,
Деворы…
Но будет ли ? По-старому писали
Мы «будет, будет». Пишем же теперь
Иначе мы : «Сие и буди, буди»…
(продолжение - жалее)
(no subject)
НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ
Поэма
Вторая редакция.
1986 - 2016
Уточняющее
Перед читателем вторая редакция поэмы, написанной в 1986 году. Точнее, второй вариант, а еще точнее, вторая – в смысле иная, другая ( но дружеская к первой) вещь. Вещь как вече, ибо многоголосица, в отличии от «текста 1986 г», в известном смысле все же сохраняющего свою силу (воспроизводить его сейчас нет смысла, но кто интересуется, пожалуйста, - «Утро глубоко», М, «Молодая гвардия», 1989).
В середине восьмидесятых автор этих строк писал «Новый Иерусалим», географически пребывая в непосредственной близости от прославленного Никонова монастыря-удела, где в то время был краеведческий музей. С Истринскими краями связана была у меня значительная часть жизни, от детства до поздней юности, потом - возвращение, уже «молодости на краю». Два года мы жили там с молодой женой и только что родившимися детьми. Было тогда и «очарование Никоном», укреплявшееся встречами с одним из одареннейших людей того времени, протоиереем Львом Лебедевым (1935-1998). В отличии от современных почитателй Патриарха, о.Лев был монархистом и, к тому же, с уважением относился к древлему благочестию, искренне полагая Никона мало виновным во всем (формально ведь так и было, Бог забрал его…).
Уже потом автор этих строк все более уходил от «никонианства», со временем став прихожанином единоверческого храма ( «чистое» старообрядчество все же «не пошдо», прежде всего из-за его «психологии малого народа»). На этом стою и, даст Бог, устою. Поэма «лежала мертвым грузом». Но в ней все же нечто теплилось… А это значило, что не все так просто. У стихов вообще своя жизнь, они ведут себя весьма своеобразно.
Так или иначе поэму я дописал и переписал именно тогда, когда от «никонианства» для меня не осталось уже вообще ничего. Странно ? - Возможно.
Для самого себя, кстати, неожиданно.
Но теперь - именно вещь, вече.
Голоса.
Кто и как сейчас к этому отнесется, мне, честно говоря, все равно.
Не мы пишем. Пишут – нас.
Никон был гениален. Как писатель («Рай мысленный» не уступает творениям его двойника-противника протопопа Аввакума) Как храмоздатель, «архитектор», если угодно, «теург». Он «творил» не сам. Творил «гений Никона» В этом не вина его, а беда. «Гений» есть «демон». Гениальность и святость – вещи противоположные. Достаточно сравнить Патриарха Никона с преподобным Серафимом Саровским…
И последнее, самое главное.
О Царстве.
Отсылаю к моей работе «К метафизике отречения» ( в т.ч. http://zavtra.ru/content/view/k-metafizike-otrecheniya/ ).
В поэме - две правды.
В жизни надо стоять на одной.
PS Cчитаю возможным писать как Иеросалим, так и Иерусалим Сам Никон, кстати, писал по-старому . Здесь - пишу и так, и так, в зависимости от смысла. Этому пусть читатель не удивляется.
НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ
Созда Патриарх икону Зверину.
Из поморской рукописи .
И ныне Иеросалим Никон не есть образец последующе истинному образу, но самый первый, начальный, Новый Иеросалим... сиречь священный мир.
Из ответов Никона боярину Стрешневу.
И вот уже почти готово все,
уже почти достроена обитель,
и Патриарх, обедню совершив
и отослав келейника, один
по деревянной лестнице крутой
на стену подымается, стуча
о каждую ступень владычным жезлом.
Осенний день простер иссиня-темный
шатер над ясным золотом лесов,
а позднее негреющее солнце
сияет купно с куполом собора,
и среди потемневших ветл струя
небесная синеет Иордана.
Воздвиженье Животворящих Древ
три дня как миновало, но еще
на пасмурье не. «здвинулась» погода —
последнее затишие в году...
Так вот она, зиждимая икона
явившегося в тайнозренье града,
который купно есть и град и сад…
Икона – отблек вечного покона,
Не токмо краски и желток – икона,
Икона – речка, дом, палаты – вот -
она земных к небесному зовет -
пророк, апостол, праотец кивот,
свет мученик, святителем живот
.
О ней предвозвестил Андрей-апостол,
пешком скитальчествуя по Руси,
и Боголюбский князь Андрей,
c латинами бывавший там, в Сионе,
а после, возвратившись, здесь, свою
обитель создавая, бросив Киев,
подобно Лоту, вшедшему в Сигор,
ее творил из стен, садов и гор,
и дивный инок, Сергиев служитель,
москвич по плоти, но небесный житель,
который пост с художеством связал,
в трех ангелах ее предуказал.
Сторожа, Волок, Маковец ~ удобных
мест в перекрестье боле не найти —
так пусть она сияет на пути
меж трех обителей трех преподобных,
чьи три столпа до неба достают
и стерегут пути в Москву...
Вдали
пыль поднялась, по северной дороге,
мелькнул обоз.
Все ближе он и ближе
наверно, с жерехами, с речки Нудоль,
где послушанье рыбное несут
новоначальные.
Давно пора
наладить монастырское хозяйство,
перёкупить у Сытина село,
у Боборыкиных леса и ловли,
да все дела в Москве...
И Патриарх, вздохнув,
лицом к востоку обернулся.
Как собинный его сейчас там друг,
Великий Государь?.,
Ей, среди них лишь он один вместил
сей замысел и за него стоял
духовной власти одесную. Все
бояре были супротив — они
всем сонмищем своей лишь ищут воли.
Бояре… Да… бояре хороши…
Уж сколько их к земельке прикрепляли
с крестьянишками вместе… Все не впрок
не в ту все степь, и корм в коня не лезет.
Все ведомо, все явно…
Ну Бог простит
И все звучат, звучат в уме слова
из тайнозрительного Откровенья
ко ангелу Сардийской церкви: « Ей,
Аз вем дела твоя яко носящий имя
яко ты жив, но мертв, ей, мертв еси.
Покайся от твоих скончанных дел
и поминай, яже приял еси и слышал.
Приду на тя — не ведаеши срока
егда приду на тя, в кий час приду.
В Сардин мало риз не осквернивших,
ей, мало, но они достой ни суть.
Се, побеждающего в ризах белых
Аз исповем перед Отцем Моим».
Ей, мало, мало — думал Патриарх —
осталось побеждающих, таких, как
Владыка Киприян, Филипп владыка,
Геннадий Новгородец, да и сам
Иосиф, хоть мертвец, а все любезный
сосед, старинный Волока хозяин…
Скудеет благочестием столица.
Увы тебе, град седмихолмый. Как
тебя не поучай, а - вожжи сбавишь,
все заново - сопелники, гудцы,
стихослагатели, срамные девки…
Тьфу! Словно баба сельная, от мужа
не отойдет, а после «Тьфу», да «тьфу»…
Мой, лескать, тьфу…
Но, сколько жив, учи, учи, святитель,
учи премудрости мирскую чадь…
Грех на Москве, грех, грех и есть.
Но нет грехов отчаянных.
Прощает
Бог все грехи.
И ты, Москва, к тому
будь бдительна, седмихолмица, кайся
и утверждай врученное тебе,
храни и кайся, да не попалит
тебя огонь
всепоядающий. Пока цари
в Москве послушливы, благочкстивы,
не одолеет супостат Москву.
Тем временем светило шло на полдень,
и там, в Кремле, в пятидесяти верстах
от новозданного монастыря,
отслушав царскую обедню, Царь,
собрав бояр, им раскрывал все то,
о чем они часами с Патриархом
беседовали прежде—
о судьбе
Премудрости поруганного дома,
наследья Константинова пути.
Москве сей Дом предписано спасти.
Но Константинтинова ль ? - вдруг вспомнил Никон…-
не Селиверстова ли все ж ? Латины,
хоть отреклись от дара, кто сказал
что дара не было ?. Дела темны те.
Толкуй хоть так, хоть эдак. Вы ж да мните,
царевы вси, - хоть се, хоть не совсем
пребудет все едино. Все во всем.
Иначе ль, так … нам путь явило Око -
на Град Софии, Град Христа, за срока
сток в стоке вечном вод пути потока,
где станет Царь одной ногой на Юг,
другой – на Север, свыще же сам-друг -
Святый Владыка мира и Востока –
Святейший Патриарх Московский и
Вселенной всей. Един во Бытии.
Царь Патриарху верил. Свято верил.
Он убеждал свой государев верх,
свою Цареву думу в том, что ныне,
когда мы стали сами как бы греки,
и все исправили, все в книгах недоумья,
плоды гордыни Грознаго, Макарья
Cтоглава неразумные прещенья,
и что теперь, когда икона рая
близ града стольного сияет яко солнце,
и град Москва не на словах, а въяве
твердыня и хранитель правой веры
уже пришло помыслить о священной
войне с османами за Царский Град :
и срок обетованный настает
исполнить предреченное Востоку.
А вот Востоку ли? Тут некий мних
ну из таких… ну… как бы…. многомнящих….
Ну… умствующих... высечь бы его,
все спрашивал: ведь если посмотреть
туда, где Юг,то это не Восток,
а Юг и Запад,
и Запад даже более, чем Юг,
а в лревности глубокой на Руси
поверье было булто бы вот там,
на Юге, где черны глаза и кудри,
как раз и есть Престол Нечестия…
а Бог, наш Бог,
на Севере живет, среди Медведиц…
наш Бог, голубоглаз и златовлас,
такой же, как Никола или Влас…
Поганое поверие, конечно….
Как много здесь осталось, у славян
поганого…
Ну, высеку монаха…
А толку что…
Я все же верой грек,
хоть родом русский… Мой сосед заволжский
Аввакум, протопоп упрямый тот,
напротив, вечно в грудь себя биет:
«Русак, русак я!...Верою русак я»
Пустое….
Сказано в Писании : несть
еллина, ни июдея. Ибо Весть
Благая и была о том. И здесь
к тому же несть жены ни мужа,
свободна ни раба, ни скифа…
Так- от ?
Да не пребудет. Токмо так. Аминь.
Аминь аминем. Сроки Бог положит.
Но вот порой молюсь, и вдруг загложет -
а все ж ходил он, Боголюбец-князь
туда, в Иеросалим, и вообще куда
ходили в Иеросалим?….
Уж не в Царьград ли
Все же ходили ?
Но то все думы, думы… Царь обязан,
Там, на Москве. с боярами, уже
приговорить… Но вот уж год как нет.
все нет как нет ни сказа, ни указа.
Хотя бы войско начал собирать…
Что там, в Палатах ? Отселе видать,
как думцы — государевы бояре -,
согласно все кивая головами,
иную думу держат про себя.
Им всем поболе б вольностей. Они
не прочь в пиру вспомянуть Владислава
и договор, по коему отцы их
могли свободно для науки ездить
и в ляхи, и в британцы, и во фрязи,
где в пропасти любой могли пропасть.
Аз, Патриарх, для них спасенье зижду,
а все их думы как без линзы вижду
От служб они устали — строг зело
он ( грешный аз) владыка новгородский,
стал, Патриархом сделавшись. Давно
пора бы от него Царя отвадить.
На Федора блаженного-то Царь
хоть набожен, да походить не хочет,
ну а на Иоанновы дела
лет пятьдесят уж точно кто решится...
Но вот чтоб сделался совсем своим,
сослать куда бы Никона собаку,
как, вточь известно, бают меж собой…
Вон Стрешнев, спьяну пуделя завел,
и Никоном прозвал…
Собаки сами.
Одна у низ в башках собачья дума -
закон бы враз переменить церковный —
Царю бы, дескать, знать, что сам закон
и выше нет его царевой воли,
вот вроде как во Франции-стране,
«Я сам, ваш краль, есть ваше государьство».
Но так-то не бывает - значит нас, -
вот, меж собою все шептать горазды -
бояр царевых впредь он будет слушать,
а не попов да иноков гугнивых
Вот тут-то мы себя покажем вси:.
добьемся прав, сейм учредим, как ляхи,
и станем хоть какой, а все ж Европой…
Ну а пока пусть Государь увидит,
что нам его Владыка не указ.
И вот уж у кого-то голова,
то пузо, то еще какие уды
болят, когда в Соборе Никон служит,
Собаки сами….
Псы безпородные, Иль пуделя…
Те, старые, хоть были родовиты…
А эти… Потому и падки
на всякую мякину завозную
Теятры подавай им…
Вправду прав
Аввакумка-ревнитель…
Во всем другом не прав, а тут вот прав…
Сейм, видите ли… Нет, избави Бог.
Пусть лучше царь. Какой он никакой,
а все ж Тишайший…
- Народ бояр не лучше Помню, помню… -
вдруг Патриарх задумался… Еще
тогда все было там, во граде
над Волховом.
Конечно, город
он волховской, и до сих пор, но чем-то
там легче для того, кто по Писанию
желает жизнь устроить…
Да, Царя
там раньше не было. Архиепископ был
Почти во образ Книги Судей…. Вот,
вот оно, что нужно… Ну, а чин
церковный пусть будет греческий,
к тому же чинный,
без криков, воплей, гама, без на он,
и без не на безсмысленных вот этих,
будто бы бы кто-то там в ночи
баюкает кого-то…
Языческая прелесть это все.
Народ понять сего не может, нет…
Бояре да народ. Един сей род =
двуглавый непослушливый урод.
..Да, да, тогда-то в Новеграде, там,
старуха нищая ему кричала:
«Все вы отступники, все заодно!
Антихристы! Когда менять начнете,
конца не будет переменам... Кровь!
Кровь вижу по земле, конца
не будет той крови, все зальет,
и захлебнется
Москва в крови...
Тогда-то и грядет...
Он самый.
+ + +
«Пока послушливы, благочестивы
цари в Москве...» — твердил он про себя,
в прямом значении — от слова «твердь»,
и эта твердь, казалось, все твердела
и вырастала мысленной стеной,
оградою вокруг всего Востока...
И вновь…
Востока ? Встока? А не вправду ль Запад ,
Опять все те же думы, но куда
от них деваться…
Впрочем, Запад
ведь Запад солнца, то есть свет вечерний,
куда противосолонь мы теперь
идем, не посолонь, как прежде…
Мы все исправили, всю тьму ошибок,
как сам же Государь нам повелел…
Но почему же он тогда так медлит,
Так, почему он медлит, Государь?
Уж сколько дней как обещал приехать,
а все не едет и гонцов не шлет?..
( продолжение - даоее)_
Поэма
Вторая редакция.
1986 - 2016
Уточняющее
Перед читателем вторая редакция поэмы, написанной в 1986 году. Точнее, второй вариант, а еще точнее, вторая – в смысле иная, другая ( но дружеская к первой) вещь. Вещь как вече, ибо многоголосица, в отличии от «текста 1986 г», в известном смысле все же сохраняющего свою силу (воспроизводить его сейчас нет смысла, но кто интересуется, пожалуйста, - «Утро глубоко», М, «Молодая гвардия», 1989).
В середине восьмидесятых автор этих строк писал «Новый Иерусалим», географически пребывая в непосредственной близости от прославленного Никонова монастыря-удела, где в то время был краеведческий музей. С Истринскими краями связана была у меня значительная часть жизни, от детства до поздней юности, потом - возвращение, уже «молодости на краю». Два года мы жили там с молодой женой и только что родившимися детьми. Было тогда и «очарование Никоном», укреплявшееся встречами с одним из одареннейших людей того времени, протоиереем Львом Лебедевым (1935-1998). В отличии от современных почитателй Патриарха, о.Лев был монархистом и, к тому же, с уважением относился к древлему благочестию, искренне полагая Никона мало виновным во всем (формально ведь так и было, Бог забрал его…).
Уже потом автор этих строк все более уходил от «никонианства», со временем став прихожанином единоверческого храма ( «чистое» старообрядчество все же «не пошдо», прежде всего из-за его «психологии малого народа»). На этом стою и, даст Бог, устою. Поэма «лежала мертвым грузом». Но в ней все же нечто теплилось… А это значило, что не все так просто. У стихов вообще своя жизнь, они ведут себя весьма своеобразно.
Так или иначе поэму я дописал и переписал именно тогда, когда от «никонианства» для меня не осталось уже вообще ничего. Странно ? - Возможно.
Для самого себя, кстати, неожиданно.
Но теперь - именно вещь, вече.
Голоса.
Кто и как сейчас к этому отнесется, мне, честно говоря, все равно.
Не мы пишем. Пишут – нас.
Никон был гениален. Как писатель («Рай мысленный» не уступает творениям его двойника-противника протопопа Аввакума) Как храмоздатель, «архитектор», если угодно, «теург». Он «творил» не сам. Творил «гений Никона» В этом не вина его, а беда. «Гений» есть «демон». Гениальность и святость – вещи противоположные. Достаточно сравнить Патриарха Никона с преподобным Серафимом Саровским…
И последнее, самое главное.
О Царстве.
Отсылаю к моей работе «К метафизике отречения» ( в т.ч. http://zavtra.ru/content/view/k-metafizike-otrecheniya/ ).
В поэме - две правды.
В жизни надо стоять на одной.
PS Cчитаю возможным писать как Иеросалим, так и Иерусалим Сам Никон, кстати, писал по-старому . Здесь - пишу и так, и так, в зависимости от смысла. Этому пусть читатель не удивляется.
НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ
Созда Патриарх икону Зверину.
Из поморской рукописи .
И ныне Иеросалим Никон не есть образец последующе истинному образу, но самый первый, начальный, Новый Иеросалим... сиречь священный мир.
Из ответов Никона боярину Стрешневу.
И вот уже почти готово все,
уже почти достроена обитель,
и Патриарх, обедню совершив
и отослав келейника, один
по деревянной лестнице крутой
на стену подымается, стуча
о каждую ступень владычным жезлом.
Осенний день простер иссиня-темный
шатер над ясным золотом лесов,
а позднее негреющее солнце
сияет купно с куполом собора,
и среди потемневших ветл струя
небесная синеет Иордана.
Воздвиженье Животворящих Древ
три дня как миновало, но еще
на пасмурье не. «здвинулась» погода —
последнее затишие в году...
Так вот она, зиждимая икона
явившегося в тайнозренье града,
который купно есть и град и сад…
Икона – отблек вечного покона,
Не токмо краски и желток – икона,
Икона – речка, дом, палаты – вот -
она земных к небесному зовет -
пророк, апостол, праотец кивот,
свет мученик, святителем живот
.
О ней предвозвестил Андрей-апостол,
пешком скитальчествуя по Руси,
и Боголюбский князь Андрей,
c латинами бывавший там, в Сионе,
а после, возвратившись, здесь, свою
обитель создавая, бросив Киев,
подобно Лоту, вшедшему в Сигор,
ее творил из стен, садов и гор,
и дивный инок, Сергиев служитель,
москвич по плоти, но небесный житель,
который пост с художеством связал,
в трех ангелах ее предуказал.
Сторожа, Волок, Маковец ~ удобных
мест в перекрестье боле не найти —
так пусть она сияет на пути
меж трех обителей трех преподобных,
чьи три столпа до неба достают
и стерегут пути в Москву...
Вдали
пыль поднялась, по северной дороге,
мелькнул обоз.
Все ближе он и ближе
наверно, с жерехами, с речки Нудоль,
где послушанье рыбное несут
новоначальные.
Давно пора
наладить монастырское хозяйство,
перёкупить у Сытина село,
у Боборыкиных леса и ловли,
да все дела в Москве...
И Патриарх, вздохнув,
лицом к востоку обернулся.
Как собинный его сейчас там друг,
Великий Государь?.,
Ей, среди них лишь он один вместил
сей замысел и за него стоял
духовной власти одесную. Все
бояре были супротив — они
всем сонмищем своей лишь ищут воли.
Бояре… Да… бояре хороши…
Уж сколько их к земельке прикрепляли
с крестьянишками вместе… Все не впрок
не в ту все степь, и корм в коня не лезет.
Все ведомо, все явно…
Ну Бог простит
И все звучат, звучат в уме слова
из тайнозрительного Откровенья
ко ангелу Сардийской церкви: « Ей,
Аз вем дела твоя яко носящий имя
яко ты жив, но мертв, ей, мертв еси.
Покайся от твоих скончанных дел
и поминай, яже приял еси и слышал.
Приду на тя — не ведаеши срока
егда приду на тя, в кий час приду.
В Сардин мало риз не осквернивших,
ей, мало, но они достой ни суть.
Се, побеждающего в ризах белых
Аз исповем перед Отцем Моим».
Ей, мало, мало — думал Патриарх —
осталось побеждающих, таких, как
Владыка Киприян, Филипп владыка,
Геннадий Новгородец, да и сам
Иосиф, хоть мертвец, а все любезный
сосед, старинный Волока хозяин…
Скудеет благочестием столица.
Увы тебе, град седмихолмый. Как
тебя не поучай, а - вожжи сбавишь,
все заново - сопелники, гудцы,
стихослагатели, срамные девки…
Тьфу! Словно баба сельная, от мужа
не отойдет, а после «Тьфу», да «тьфу»…
Мой, лескать, тьфу…
Но, сколько жив, учи, учи, святитель,
учи премудрости мирскую чадь…
Грех на Москве, грех, грех и есть.
Но нет грехов отчаянных.
Прощает
Бог все грехи.
И ты, Москва, к тому
будь бдительна, седмихолмица, кайся
и утверждай врученное тебе,
храни и кайся, да не попалит
тебя огонь
всепоядающий. Пока цари
в Москве послушливы, благочкстивы,
не одолеет супостат Москву.
Тем временем светило шло на полдень,
и там, в Кремле, в пятидесяти верстах
от новозданного монастыря,
отслушав царскую обедню, Царь,
собрав бояр, им раскрывал все то,
о чем они часами с Патриархом
беседовали прежде—
о судьбе
Премудрости поруганного дома,
наследья Константинова пути.
Москве сей Дом предписано спасти.
Но Константинтинова ль ? - вдруг вспомнил Никон…-
не Селиверстова ли все ж ? Латины,
хоть отреклись от дара, кто сказал
что дара не было ?. Дела темны те.
Толкуй хоть так, хоть эдак. Вы ж да мните,
царевы вси, - хоть се, хоть не совсем
пребудет все едино. Все во всем.
Иначе ль, так … нам путь явило Око -
на Град Софии, Град Христа, за срока
сток в стоке вечном вод пути потока,
где станет Царь одной ногой на Юг,
другой – на Север, свыще же сам-друг -
Святый Владыка мира и Востока –
Святейший Патриарх Московский и
Вселенной всей. Един во Бытии.
Царь Патриарху верил. Свято верил.
Он убеждал свой государев верх,
свою Цареву думу в том, что ныне,
когда мы стали сами как бы греки,
и все исправили, все в книгах недоумья,
плоды гордыни Грознаго, Макарья
Cтоглава неразумные прещенья,
и что теперь, когда икона рая
близ града стольного сияет яко солнце,
и град Москва не на словах, а въяве
твердыня и хранитель правой веры
уже пришло помыслить о священной
войне с османами за Царский Град :
и срок обетованный настает
исполнить предреченное Востоку.
А вот Востоку ли? Тут некий мних
ну из таких… ну… как бы…. многомнящих….
Ну… умствующих... высечь бы его,
все спрашивал: ведь если посмотреть
туда, где Юг,то это не Восток,
а Юг и Запад,
и Запад даже более, чем Юг,
а в лревности глубокой на Руси
поверье было булто бы вот там,
на Юге, где черны глаза и кудри,
как раз и есть Престол Нечестия…
а Бог, наш Бог,
на Севере живет, среди Медведиц…
наш Бог, голубоглаз и златовлас,
такой же, как Никола или Влас…
Поганое поверие, конечно….
Как много здесь осталось, у славян
поганого…
Ну, высеку монаха…
А толку что…
Я все же верой грек,
хоть родом русский… Мой сосед заволжский
Аввакум, протопоп упрямый тот,
напротив, вечно в грудь себя биет:
«Русак, русак я!...Верою русак я»
Пустое….
Сказано в Писании : несть
еллина, ни июдея. Ибо Весть
Благая и была о том. И здесь
к тому же несть жены ни мужа,
свободна ни раба, ни скифа…
Так- от ?
Да не пребудет. Токмо так. Аминь.
Аминь аминем. Сроки Бог положит.
Но вот порой молюсь, и вдруг загложет -
а все ж ходил он, Боголюбец-князь
туда, в Иеросалим, и вообще куда
ходили в Иеросалим?….
Уж не в Царьград ли
Все же ходили ?
Но то все думы, думы… Царь обязан,
Там, на Москве. с боярами, уже
приговорить… Но вот уж год как нет.
все нет как нет ни сказа, ни указа.
Хотя бы войско начал собирать…
Что там, в Палатах ? Отселе видать,
как думцы — государевы бояре -,
согласно все кивая головами,
иную думу держат про себя.
Им всем поболе б вольностей. Они
не прочь в пиру вспомянуть Владислава
и договор, по коему отцы их
могли свободно для науки ездить
и в ляхи, и в британцы, и во фрязи,
где в пропасти любой могли пропасть.
Аз, Патриарх, для них спасенье зижду,
а все их думы как без линзы вижду
От служб они устали — строг зело
он ( грешный аз) владыка новгородский,
стал, Патриархом сделавшись. Давно
пора бы от него Царя отвадить.
На Федора блаженного-то Царь
хоть набожен, да походить не хочет,
ну а на Иоанновы дела
лет пятьдесят уж точно кто решится...
Но вот чтоб сделался совсем своим,
сослать куда бы Никона собаку,
как, вточь известно, бают меж собой…
Вон Стрешнев, спьяну пуделя завел,
и Никоном прозвал…
Собаки сами.
Одна у низ в башках собачья дума -
закон бы враз переменить церковный —
Царю бы, дескать, знать, что сам закон
и выше нет его царевой воли,
вот вроде как во Франции-стране,
«Я сам, ваш краль, есть ваше государьство».
Но так-то не бывает - значит нас, -
вот, меж собою все шептать горазды -
бояр царевых впредь он будет слушать,
а не попов да иноков гугнивых
Вот тут-то мы себя покажем вси:.
добьемся прав, сейм учредим, как ляхи,
и станем хоть какой, а все ж Европой…
Ну а пока пусть Государь увидит,
что нам его Владыка не указ.
И вот уж у кого-то голова,
то пузо, то еще какие уды
болят, когда в Соборе Никон служит,
Собаки сами….
Псы безпородные, Иль пуделя…
Те, старые, хоть были родовиты…
А эти… Потому и падки
на всякую мякину завозную
Теятры подавай им…
Вправду прав
Аввакумка-ревнитель…
Во всем другом не прав, а тут вот прав…
Сейм, видите ли… Нет, избави Бог.
Пусть лучше царь. Какой он никакой,
а все ж Тишайший…
- Народ бояр не лучше Помню, помню… -
вдруг Патриарх задумался… Еще
тогда все было там, во граде
над Волховом.
Конечно, город
он волховской, и до сих пор, но чем-то
там легче для того, кто по Писанию
желает жизнь устроить…
Да, Царя
там раньше не было. Архиепископ был
Почти во образ Книги Судей…. Вот,
вот оно, что нужно… Ну, а чин
церковный пусть будет греческий,
к тому же чинный,
без криков, воплей, гама, без на он,
и без не на безсмысленных вот этих,
будто бы бы кто-то там в ночи
баюкает кого-то…
Языческая прелесть это все.
Народ понять сего не может, нет…
Бояре да народ. Един сей род =
двуглавый непослушливый урод.
..Да, да, тогда-то в Новеграде, там,
старуха нищая ему кричала:
«Все вы отступники, все заодно!
Антихристы! Когда менять начнете,
конца не будет переменам... Кровь!
Кровь вижу по земле, конца
не будет той крови, все зальет,
и захлебнется
Москва в крови...
Тогда-то и грядет...
Он самый.
+ + +
«Пока послушливы, благочестивы
цари в Москве...» — твердил он про себя,
в прямом значении — от слова «твердь»,
и эта твердь, казалось, все твердела
и вырастала мысленной стеной,
оградою вокруг всего Востока...
И вновь…
Востока ? Встока? А не вправду ль Запад ,
Опять все те же думы, но куда
от них деваться…
Впрочем, Запад
ведь Запад солнца, то есть свет вечерний,
куда противосолонь мы теперь
идем, не посолонь, как прежде…
Мы все исправили, всю тьму ошибок,
как сам же Государь нам повелел…
Но почему же он тогда так медлит,
Так, почему он медлит, Государь?
Уж сколько дней как обещал приехать,
а все не едет и гонцов не шлет?..
( продолжение - даоее)_
БЛАГОВЕЩЕНiЕ ПРЕСВЯТЫЯ БОГОРОДИЦЫ
ДНЕСЬ СПАСЕНIЯ НАШЕГО НАЧАТОКЪ,
И ВЕЧНЕЙ ТАЙНЕ ЯВЛЕНIЕ,
СЫНЪ БОЖIЙ СЫНЪ ДЕВIЧЬ БЫВАЕТЪ,
И ГАВРIИЛЪ БЛАГОДАТЬ БЛАГОВЕСТВУЕГЪ,
ТЕМЪ И МЫ С НИМЪ БОГОРОДИЦЕ ВОЗОПIЕМЪ,
РАДУИСЯ ОБРАДОВАННАЯ ГОСПОДЬ СТОБОЮ
Вынужденное
Щедрину А.В. ( 
rosh_mosoh)
Андрей Викторович!!
rosh_mosoh)Андрей Викторович!!
Некоторое время назад Вы опубликовали свое суждение о заметках, случайно попавших в текст опеублкованной на сайте "Проза.ру" моей книги. и принадлежащих, по Вашему определению "некокй ученой даме". Да, заметки попали туда по моей оплошности. Они удалены.
Однако эта "ученая дама" - моя супруга, и наши беседы с ней касаются только нас
Постольку, поскольку так или иначе Вы ее оскорбили (особенно это касается отождествления с известным А.Дворкиным), я обязан прервать все отношения с Вами. В данном случае это "обязательный минимум". Хотел бы оставить ситуацию на этом уровне, разумеется, если конфликт не получит развития. Сам "развивать" не собираюсь. Прекращение отношений предполагает и это тоже.
Надеюсь на правильное понимание
ВК
+ + +
ПОЭМА
(окончание)
+ + +
Повис над рельсами зефир.
Едва-едва гудит клавир.
Опять все тот же Доницетти.
В поселке вновь и вновь его
Играли вдоль и вдрызг всего
На день Руси Тысячелетья.
А, значит,это было, бы-
было, коли да кабы
Росли грибы бы вдоль железной
Дороги, в огороде, где
Лишь огороди по гряде
Ну совершенно безполезны
+ + +
Четыредесять лет вперед
Без четырех Крым. Год на год.
Последний век чреды грядущей.
Наш Гончий в реку входит вброд.
Заканчивая оборот ?
Последний - значит, безбород,
Безросписен, безволк, безрод,
Изгиба в холке не имущий.
+ + +
Кумир, Земир. Ночной зефир.
Cейчас - похоже на чифир.
Тогда еще огонь и море
В опоре и взаимном споре.
Тогда еще была вода.
Еще ходили поезда
В Москву в любую непогоду.
От Балтики летел состав.
В озерах, вовсе не устав,
Мелькали, как полуустав,
Гряды, изгибы, гады, годы.
И Питиримск-Волоколамск,
И вдруг зачем-то Нижнекамск
(Да, надо ж так примститься сброду),
И Новый Иеросалим уже,
И Снигири, и Дедовск…
Лже-
Состав уже гремит по ходу.
+ + +
И все ж… Тогда, в поселке дач-
ном был много нам удач,
Любовных, явных, тайно, сходно…
Марина милою была,
И отражали зеркала
Речное рондо - рялно, родно.
…………………….
……………………..
……………………..
……………………..
+ + +
Потом уж все иначе шло.
Потом уж все иначе было.
Мелькнуло ль счастье и ушло,
В иное что перетекло.
Но все, что было, то могила
Не повторяется беда
Никак, нигде и никогда
А если все же ? Ах, ну да.
Уж полночь Борману пробила.
+ + +
Что сон ? Что песня ? Зеркала ?
Любовь и кровь и все дела ?
Мара морей минует мимо
Что означают купола
На память Иеросалима ?
Ну да, поэма. Будто бы
Был Патриарх, была свобода…
Ах, это сладостное бы
О вероятности судьбы
Иной у русского народа…
Народ… О чем они кричат
И философствуют булатом ?
Убит, убит, убит… - все чат,
Все рождено галлюцинатом.
Народ есть вечный кокон, сон,
Предмировое Онаон
Преждерожденный первоатом.
Кто ж выдумал ему, когда,
Мечты, что как бы изначальны ?
Топил Добрыня города,
Топил суда Ильич печальный
Исаич тоже приложил
Свое брадатое мочало…
За всем за сим «Чтоб ты так жил» -
Оно одно, одно звучало.
Да, это именно. Оно
Иль тоже нет ? Иль тоже мимо ?
Февраль. Открытое окно
Для вести Иерусалима.
Будь стар ты, нов ли, пой наон
Или партес - все буре в тон…
Тебе судья лишь Гедеон
Раавой Русь-эрец хранима.
Есть Пантократор. Нет Царя
Нам Узурпатора не надо.
И Космократора не надо.
И Автократора не надо
И Иллюстратора не надо.
И Терминатора не надо.
Не надо, ничего не надо
У алтаря, у алтаря!
Но, разойдяся с площадей,
Мы, как бы вскользь сказали как бы
И вся грамматика идей
Перевратилася в мукакбу
В макумбу, в вуду, в мудуду,
В кумыса конского коренья
И в сказочное «Ей, гряду!
Последнего стихотворенья.
О, сердца вещего струя,
О, серлце полное тревоги,
О,как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия.
+ + +
Про Новый Иеросалим
Была поэма неудачей
Писавший не был нефилим
Не по нему была задача
А Никон кем был ? Кто к нему
Прикладом в кедлью постучался,
Какие письма и к кому
Подписывал и отмечался ?...
Писавший, больше не летай.
Пускай умолкнут суперструны,
А ты, читавший, почитай
Про ссору Митры и Варуны.
+ + +
- Так Вы что, тоже о весне,
О сне, о муромской сосне,
О сказке, Вас коснувшей былью ?
- Ну да, о сне, скорей о сне.
О Третьей мировой войне,
Которую мы все забыли.
- Как так ? Она же впереди.
Босфор не взят. Царя не жди.
Все скользко. Сроки не пробили.
- Она давным давно прошла .
Не помните ? Ее забыли.
И Царь уж был, Москва была
В слезах и снах. Колокола…
И мы уже в Царьград входили.
Он вдруг свернул лицо назад.
Его сверкнул затылый зад
На солнце, ибо лыс был весь он.
Пыталась по стеклу оса
Пробиться тщетно в небеса.
В окне мелькали грады-веси.
Он дальше ехал вот такой.
Свою коньячную рюмаху
Он оборачивал рукой
Через плечо, и вот, с размаху
Ее впускал, как дидаскал,
Немного окропив рубаху
И, странно дело, но оно
Казалось ровно все равно.
- Забыли всё ? - Он вдруг спросил
Вдруг показалось, он без сил –
Вы вправду это все забыли ?
Не надо только на абы
Ведь либо жили, либо бы…
Эх, если бы да да кабы…
Но мы уже за это пили.
- Кто ? - Были муж, его жена,
Ея сестра, их всех волна,
Соседей куча у окна,
И сказки общие, и были.
Да, вот еще. Там был один
Какой-то странный господин
Тогда товарищ. Был однн.
В смысле один. Не без седин.
Все улыбался непреложно.
Всплывает вот из ничего
Фамилья странная его –
Семизалупенко, возможно.
Настала полночь. Били в ночь
Прикладом в двери. Встала дочь.
Взяла бокал, влила отравы.
Чуть пригубила. Вышла прочь.
Пешком пошла до переправы.
+ + +
«Вот-вот. Вот в этом смысл, вот- вот…
Не попадает год на год.
А смысл иной не проканает.
Судьбу Жиронды и Горы
Решают вилы-топоры,
А почему летят миры
Всегда и только в тарары,
И до сих пор никто не знает.
И мы не будем здесь про то,
Кто прав, а кто лишь конь в пальто.
Аминослав и Сурукто,
Каценоглу, Инлрон, Острище,
И Рулоакр, и бен Хазан –
Един обман, един фазан.
Все эти сказки для пейзан,
Просвищет на могиле нищий.
Но дель не в этом. Не ищи
Ни прапращуки, ни пращи.
Все – или так, или обратно,
И Миротавр, и Мор-глава
Сверхагадически елва
ли не инаковероятны».
Так Костомаров говорил,
И Мохнорылов говорил,
И Трупострупов говорил,
И Широпаев говорил,
И Брюс, и Стросс,
И Бланк, и Бовин.
И повторяют поезда
По день по сей сии всегда
Слова-права про нет и да
Качая годы-города
И дискурс весь али-дада
И безлюбовен и безкровен.
Об этом пишет В.Коровин.
+ + +
Невесть зачем, куда - не весть
Звезда к звезде нисходит взглядом…
Конца единой плоти несть.
Они от детства жили рялом.
Каток, поток, собачий круг,
Коньки, носки, собакодраки,
Без всяких сдвинули порук
Все их секреты, руки-раки,
Четырнадцатая весна
Уж их застала онона.
Святыми не были они…
Порой надолго отплывали
На край далече… Годы, дни…
Но неизменно. Вновь. Трава ли,
Листва ли, птицы ли, цветы.
И вновь, и снова. Я и Ты.
Еще в Румянцеве он жил.
Да, да, в поселке том у края
Отца уж старости кружил
Самум, но все-таки свежил
Лищь сад, где батя в образ рая
Посев посеяв и присев
Все любоаался на посев
Любой весной возле сарая,
Егор Егорович, Герой
Еще Союза, в горний строй
Пророчил сына, Снег, походы,,
Сын пацифистом не был, нет
Но он в искусствах видел свет.
В те годы счастья и тумана
Она служила у Царя.
Он не служил, писал романы.
Царь появился вдруг. Заря
Была мгновенною и рваной
Босфор. Начало декабря.
Простившись на века с нирваной,
Без слез, без страха, не прося
Все хоронили всех и вся.
А через год пошли парады,
Богослужения, награды,
Он тоже ездил в Цареград,
Стоял под сводами Софии
Партесом пел катавасии,.
Писал роман «Державин рад…»
+ + +
В тот год, зимой, царьградский сон
Их вновь соединил у моря
Позором не был страсти звон
Все было решено навскоре
Она ждала венца, и он
Уже, казалось, был не в споре.
Через нелелю во свое
Сверхбытие им путь под своды…
В тот день он сильно ждал ее.
Она его ждала все годы.
Что было - тоже… но… Свое,
Свое… не вышнее, не воды
Живой Реки, не Пир Вина.
А Пир и Долг одно… Она
Она хотела несвободы.
Припоминая, что должна.
Что Бытие - очаг Исхода.
+ + +
Она спешила. Все дела…
Того-сего, Тра-та-ла-ла…
Внезапно в Павшине сошла.
Поправив челку, прибрала
Сам-бровь косметикой нехитрой,
Остановилась. Как пчела,
К шоссе взвилась, точней, взвила
Ее рдяная взвесь in vitro
Она пересекла шоссе.
Перебежала к буеракам
Оврагам, перелескам. Все
Кто жил здесь, были к местным дракам
Привычны Ныне тихо. Но
Как бы куда-то. Как окно.
Она чуть улыбнулась. Взгорок.
Торчок железный за торчком.
Колючки проволочной морок
Не зацепиться б… Все пучком.
Там речка. Некогда Гремучка,
А ныне местная вонючка,
Заросшая лишь ивняком.
Ах ива, ива, Дездемона,
Офелия… Нет, Добросклона…
Три дня уже гнетет карман
В плаще языческий роман.
К ней сзади подошел Соловый,
В том ракурсе, что Соловьев,
Пять раз в бегах, три раза вдовый,
И всякий раз вот это - ров,
Тень перелеска, тучи птичьи
Вонючий сульфур приграничья.
Чуть дрогнув, чуть на склон взойдя,
Она глаза закрыла. Он же
Встал перед нею, словно должен
Вернуть ей денег и дождя.
Достал - да, да, майор, вот это -
Ударил ниже живота,
И окропилася планета,
Как тот и те, как ты и та.
+ + +
- Бери шинель, пошли домой –
Мне утром говорил немой
У железнодорожной кручи.
Он был не наш, не их, не мой,
Он слушал тучи - тот немой,
И слушал тучи, слушал тучи.
+ + +
Так мы сидели, говоря,
Что не заря горит, горя,
Что все зазря, что не зазря,
Все повторяли, повторя-
ли, повторяли, повторяя-
ли, повторяли, повторя-
ли, повторяли, повторяли.
Мы повторял, повторяя… -
ли повторяли, повторя=
ли повторяли –
ловторяя-
ли, повторяли, повторяли…
Что вси и вся сие труха,
Пути сухого сушь-соха…
Идти, шептать «Купиль-доха»
Осталось… Только не зазря ли ?
Но где труха, там Троерух,
Аквамарин, как море, сух
В челнах Еленв ли, Марины
Совы же имя София,
И Сам наполнен по края
В Нея влия века-старины.
- Нет, не зазря - мы повторя-
ли, повторяли, повторя
ли, повторяли, повторя,
Что не зазря, нет, не зазря,
Ни гул Ни взмахи Пустыря,
Ни тишина Нетопыря,
Ни вождь, ни дождь, ни Доницетти …
Невероятно, но Оно
Идет на ны с платформы Дно,
И опускается на дно
Больничное, где умер Петя.
Он умер. Царствие с Небес
На них, на нас, на лис, на лес,
На вероятные пределы
Нисходит, восходя везде.
Как музыканты на воде,
Летают волки по байде,
И нету дела, нету дела,
Что умер Петя, и нигде
Все нету дела, нету дела.
Да, нету … Именно вот так,
Не нет, а именно вот нету
Все = буерак, буряк, барак -
Ни смять, ни справить песню эту,
Когда в поселке жгут листву,
И чьи-то думы на плаву
Уходят вплавь за даль удела
Удела нет - вот в чем все дело.
Ни в небесах, ни на воде,
Ни даже на Чигирь-звезде
Что умер Петя, нет, нигде
Все нету дела, нету дела.
2016
(окончание)
+ + +
Повис над рельсами зефир.
Едва-едва гудит клавир.
Опять все тот же Доницетти.
В поселке вновь и вновь его
Играли вдоль и вдрызг всего
На день Руси Тысячелетья.
А, значит,это было, бы-
было, коли да кабы
Росли грибы бы вдоль железной
Дороги, в огороде, где
Лишь огороди по гряде
Ну совершенно безполезны
+ + +
Четыредесять лет вперед
Без четырех Крым. Год на год.
Последний век чреды грядущей.
Наш Гончий в реку входит вброд.
Заканчивая оборот ?
Последний - значит, безбород,
Безросписен, безволк, безрод,
Изгиба в холке не имущий.
+ + +
Кумир, Земир. Ночной зефир.
Cейчас - похоже на чифир.
Тогда еще огонь и море
В опоре и взаимном споре.
Тогда еще была вода.
Еще ходили поезда
В Москву в любую непогоду.
От Балтики летел состав.
В озерах, вовсе не устав,
Мелькали, как полуустав,
Гряды, изгибы, гады, годы.
И Питиримск-Волоколамск,
И вдруг зачем-то Нижнекамск
(Да, надо ж так примститься сброду),
И Новый Иеросалим уже,
И Снигири, и Дедовск…
Лже-
Состав уже гремит по ходу.
+ + +
И все ж… Тогда, в поселке дач-
ном был много нам удач,
Любовных, явных, тайно, сходно…
Марина милою была,
И отражали зеркала
Речное рондо - рялно, родно.
…………………….
……………………..
……………………..
……………………..
+ + +
Потом уж все иначе шло.
Потом уж все иначе было.
Мелькнуло ль счастье и ушло,
В иное что перетекло.
Но все, что было, то могила
Не повторяется беда
Никак, нигде и никогда
А если все же ? Ах, ну да.
Уж полночь Борману пробила.
+ + +
Что сон ? Что песня ? Зеркала ?
Любовь и кровь и все дела ?
Мара морей минует мимо
Что означают купола
На память Иеросалима ?
Ну да, поэма. Будто бы
Был Патриарх, была свобода…
Ах, это сладостное бы
О вероятности судьбы
Иной у русского народа…
Народ… О чем они кричат
И философствуют булатом ?
Убит, убит, убит… - все чат,
Все рождено галлюцинатом.
Народ есть вечный кокон, сон,
Предмировое Онаон
Преждерожденный первоатом.
Кто ж выдумал ему, когда,
Мечты, что как бы изначальны ?
Топил Добрыня города,
Топил суда Ильич печальный
Исаич тоже приложил
Свое брадатое мочало…
За всем за сим «Чтоб ты так жил» -
Оно одно, одно звучало.
Да, это именно. Оно
Иль тоже нет ? Иль тоже мимо ?
Февраль. Открытое окно
Для вести Иерусалима.
Будь стар ты, нов ли, пой наон
Или партес - все буре в тон…
Тебе судья лишь Гедеон
Раавой Русь-эрец хранима.
Есть Пантократор. Нет Царя
Нам Узурпатора не надо.
И Космократора не надо.
И Автократора не надо
И Иллюстратора не надо.
И Терминатора не надо.
Не надо, ничего не надо
У алтаря, у алтаря!
Но, разойдяся с площадей,
Мы, как бы вскользь сказали как бы
И вся грамматика идей
Перевратилася в мукакбу
В макумбу, в вуду, в мудуду,
В кумыса конского коренья
И в сказочное «Ей, гряду!
Последнего стихотворенья.
О, сердца вещего струя,
О, серлце полное тревоги,
О,как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия.
+ + +
Про Новый Иеросалим
Была поэма неудачей
Писавший не был нефилим
Не по нему была задача
А Никон кем был ? Кто к нему
Прикладом в кедлью постучался,
Какие письма и к кому
Подписывал и отмечался ?...
Писавший, больше не летай.
Пускай умолкнут суперструны,
А ты, читавший, почитай
Про ссору Митры и Варуны.
+ + +
- Так Вы что, тоже о весне,
О сне, о муромской сосне,
О сказке, Вас коснувшей былью ?
- Ну да, о сне, скорей о сне.
О Третьей мировой войне,
Которую мы все забыли.
- Как так ? Она же впереди.
Босфор не взят. Царя не жди.
Все скользко. Сроки не пробили.
- Она давным давно прошла .
Не помните ? Ее забыли.
И Царь уж был, Москва была
В слезах и снах. Колокола…
И мы уже в Царьград входили.
Он вдруг свернул лицо назад.
Его сверкнул затылый зад
На солнце, ибо лыс был весь он.
Пыталась по стеклу оса
Пробиться тщетно в небеса.
В окне мелькали грады-веси.
Он дальше ехал вот такой.
Свою коньячную рюмаху
Он оборачивал рукой
Через плечо, и вот, с размаху
Ее впускал, как дидаскал,
Немного окропив рубаху
И, странно дело, но оно
Казалось ровно все равно.
- Забыли всё ? - Он вдруг спросил
Вдруг показалось, он без сил –
Вы вправду это все забыли ?
Не надо только на абы
Ведь либо жили, либо бы…
Эх, если бы да да кабы…
Но мы уже за это пили.
- Кто ? - Были муж, его жена,
Ея сестра, их всех волна,
Соседей куча у окна,
И сказки общие, и были.
Да, вот еще. Там был один
Какой-то странный господин
Тогда товарищ. Был однн.
В смысле один. Не без седин.
Все улыбался непреложно.
Всплывает вот из ничего
Фамилья странная его –
Семизалупенко, возможно.
Настала полночь. Били в ночь
Прикладом в двери. Встала дочь.
Взяла бокал, влила отравы.
Чуть пригубила. Вышла прочь.
Пешком пошла до переправы.
+ + +
«Вот-вот. Вот в этом смысл, вот- вот…
Не попадает год на год.
А смысл иной не проканает.
Судьбу Жиронды и Горы
Решают вилы-топоры,
А почему летят миры
Всегда и только в тарары,
И до сих пор никто не знает.
И мы не будем здесь про то,
Кто прав, а кто лишь конь в пальто.
Аминослав и Сурукто,
Каценоглу, Инлрон, Острище,
И Рулоакр, и бен Хазан –
Един обман, един фазан.
Все эти сказки для пейзан,
Просвищет на могиле нищий.
Но дель не в этом. Не ищи
Ни прапращуки, ни пращи.
Все – или так, или обратно,
И Миротавр, и Мор-глава
Сверхагадически елва
ли не инаковероятны».
Так Костомаров говорил,
И Мохнорылов говорил,
И Трупострупов говорил,
И Широпаев говорил,
И Брюс, и Стросс,
И Бланк, и Бовин.
И повторяют поезда
По день по сей сии всегда
Слова-права про нет и да
Качая годы-города
И дискурс весь али-дада
И безлюбовен и безкровен.
Об этом пишет В.Коровин.
+ + +
Невесть зачем, куда - не весть
Звезда к звезде нисходит взглядом…
Конца единой плоти несть.
Они от детства жили рялом.
Каток, поток, собачий круг,
Коньки, носки, собакодраки,
Без всяких сдвинули порук
Все их секреты, руки-раки,
Четырнадцатая весна
Уж их застала онона.
Святыми не были они…
Порой надолго отплывали
На край далече… Годы, дни…
Но неизменно. Вновь. Трава ли,
Листва ли, птицы ли, цветы.
И вновь, и снова. Я и Ты.
Еще в Румянцеве он жил.
Да, да, в поселке том у края
Отца уж старости кружил
Самум, но все-таки свежил
Лищь сад, где батя в образ рая
Посев посеяв и присев
Все любоаался на посев
Любой весной возле сарая,
Егор Егорович, Герой
Еще Союза, в горний строй
Пророчил сына, Снег, походы,,
Сын пацифистом не был, нет
Но он в искусствах видел свет.
В те годы счастья и тумана
Она служила у Царя.
Он не служил, писал романы.
Царь появился вдруг. Заря
Была мгновенною и рваной
Босфор. Начало декабря.
Простившись на века с нирваной,
Без слез, без страха, не прося
Все хоронили всех и вся.
А через год пошли парады,
Богослужения, награды,
Он тоже ездил в Цареград,
Стоял под сводами Софии
Партесом пел катавасии,.
Писал роман «Державин рад…»
+ + +
В тот год, зимой, царьградский сон
Их вновь соединил у моря
Позором не был страсти звон
Все было решено навскоре
Она ждала венца, и он
Уже, казалось, был не в споре.
Через нелелю во свое
Сверхбытие им путь под своды…
В тот день он сильно ждал ее.
Она его ждала все годы.
Что было - тоже… но… Свое,
Свое… не вышнее, не воды
Живой Реки, не Пир Вина.
А Пир и Долг одно… Она
Она хотела несвободы.
Припоминая, что должна.
Что Бытие - очаг Исхода.
+ + +
Она спешила. Все дела…
Того-сего, Тра-та-ла-ла…
Внезапно в Павшине сошла.
Поправив челку, прибрала
Сам-бровь косметикой нехитрой,
Остановилась. Как пчела,
К шоссе взвилась, точней, взвила
Ее рдяная взвесь in vitro
Она пересекла шоссе.
Перебежала к буеракам
Оврагам, перелескам. Все
Кто жил здесь, были к местным дракам
Привычны Ныне тихо. Но
Как бы куда-то. Как окно.
Она чуть улыбнулась. Взгорок.
Торчок железный за торчком.
Колючки проволочной морок
Не зацепиться б… Все пучком.
Там речка. Некогда Гремучка,
А ныне местная вонючка,
Заросшая лишь ивняком.
Ах ива, ива, Дездемона,
Офелия… Нет, Добросклона…
Три дня уже гнетет карман
В плаще языческий роман.
К ней сзади подошел Соловый,
В том ракурсе, что Соловьев,
Пять раз в бегах, три раза вдовый,
И всякий раз вот это - ров,
Тень перелеска, тучи птичьи
Вонючий сульфур приграничья.
Чуть дрогнув, чуть на склон взойдя,
Она глаза закрыла. Он же
Встал перед нею, словно должен
Вернуть ей денег и дождя.
Достал - да, да, майор, вот это -
Ударил ниже живота,
И окропилася планета,
Как тот и те, как ты и та.
+ + +
- Бери шинель, пошли домой –
Мне утром говорил немой
У железнодорожной кручи.
Он был не наш, не их, не мой,
Он слушал тучи - тот немой,
И слушал тучи, слушал тучи.
+ + +
Так мы сидели, говоря,
Что не заря горит, горя,
Что все зазря, что не зазря,
Все повторяли, повторя-
ли, повторяли, повторяя-
ли, повторяли, повторя-
ли, повторяли, повторяли.
Мы повторял, повторяя… -
ли повторяли, повторя=
ли повторяли –
ловторяя-
ли, повторяли, повторяли…
Что вси и вся сие труха,
Пути сухого сушь-соха…
Идти, шептать «Купиль-доха»
Осталось… Только не зазря ли ?
Но где труха, там Троерух,
Аквамарин, как море, сух
В челнах Еленв ли, Марины
Совы же имя София,
И Сам наполнен по края
В Нея влия века-старины.
- Нет, не зазря - мы повторя-
ли, повторяли, повторя
ли, повторяли, повторя,
Что не зазря, нет, не зазря,
Ни гул Ни взмахи Пустыря,
Ни тишина Нетопыря,
Ни вождь, ни дождь, ни Доницетти …
Невероятно, но Оно
Идет на ны с платформы Дно,
И опускается на дно
Больничное, где умер Петя.
Он умер. Царствие с Небес
На них, на нас, на лис, на лес,
На вероятные пределы
Нисходит, восходя везде.
Как музыканты на воде,
Летают волки по байде,
И нету дела, нету дела,
Что умер Петя, и нигде
Все нету дела, нету дела.
Да, нету … Именно вот так,
Не нет, а именно вот нету
Все = буерак, буряк, барак -
Ни смять, ни справить песню эту,
Когда в поселке жгут листву,
И чьи-то думы на плаву
Уходят вплавь за даль удела
Удела нет - вот в чем все дело.
Ни в небесах, ни на воде,
Ни даже на Чигирь-звезде
Что умер Петя, нет, нигде
Все нету дела, нету дела.
2016